Сети сатаны

Винодел с ехидством взглянул на Иоганна. Тот по-прежнему держал Маргариту в объятиях, словно мог таким образом защитить от всех невзгод.

– Я тебя знаю! Все выспрашивал тогда в трактире, пытался разнюхать про мою жену… Похотливый шут!

Ганс Альтмайер ухмыльнулся.

– Ректор Галлус наверняка заинтересуется, что за дьявольскую штуку выдумал его любимчик. И с какой девицей он повязался… С монахиней! – Он с наигранной скорбью покачал головой. – Боюсь, в университете ты теперь не задержишься, Фауст… если тебе не грозит кое-что похуже. Как уж ты там говорил? Можно и бродячим схоластом подохнуть в канаве…

– Довольно болтать, – прорычал Кольшрайбер. – Хватайте обоих!

Последние слова были адресованы стражникам, и те, опустив копья, двинулись на Иоганна и Маргариту. Двое из них схватили Маргариту, которая словно и не сознавала, что происходит вокруг. Она принялась напевать себе под нос. Иоганн узнал мелодию и вздрогнул.

Наберите зелени, что в саду растет, нашей Гретхен под венец – время-то не ждет. Красное вино, белое вино – завтра свадьбе быть…

Та самая песенка, которую они с Маргаритой так часто пели в детстве.

– Уберите от нее лапы! – проревел юноша.

Он бросился на стражников, завязалась драка.

– Не усугубляй положение! – крикнул Якоб Кольшрайбер. Он ввязался в свалку и схватил Иоганна за ворот, точно зайца. – Или хочешь на костер вместе с ведьмой? Хочешь сгореть ради этой потаскухи?

Маргарита между тем сжалась в комок и скулила. Кольшрайбер подскочил к ней и пнул. Ярость захлестнула Иоганна темной волной, затмила рассудок. Такого с ним не бывало даже в тот миг, когда он убил французского солдата. Ненависть заполнила собою все его нутро. Юноша и сам не понял, как в руке у него оказался нож. Он замахнулся и ударил, а потом еще, и еще… Это было так приятно! На мгновение чувство облегчения разлилось по телу, Иоганн ощутил сладостный привкус мести. Ему вспомнилось, что говорил Тонио, когда отдал ему нож.

Я дарю его тебе… Он рассекает кожу и жилы, как бумагу…

Кольшрайбер захрипел и стал оседать. Кровь текла из многочисленных ран в его животе.

– Ты… проклятый дурак! – просипел он и повалился наземь.

Стражники замерли в ужасе и уставились на истекающего кровью винодела. Они словно чувствовали, что юноша с ножом не в себе, что какая-то темная сила завладела им. Несколько мгновений слышны были лишь стоны Кольшрайбера. Ганс Альтмайер тоже отпрянул, но глаза его сверкали.

– Поздравляю, Фауст, – прошипел он. – Ты сам себе вырыл могилу.

Иоганн в ужасе смотрел на окровавленный нож, лишь теперь осознавая, что натворил. Он взглянул на Маргариту; та сложила руки на груди, раскачиваясь из стороны в сторону, и все напевала себе под нос.

Красное вино, белое вино – завтра свадьбе быть…

– Маргарита… мне… мне так жаль… – выдавил Иоганн. – Я… лишь хотел… чтобы мы были счастливы…

Никто из стражников так и не пошевелился. Они со страхом смотрели на нож в руках Иоганна, которым тот устроил только что такую резню. Кольшрайбер затих, вокруг его грузного тела растекалась лужа и поблескивала красным в свете факелов. Наконец стражники опомнились.

– Хватайте его! – крикнул Альтмайер.

Иоганн бросился бежать.

– Тебе конец! – раздавался ему вслед торжествующий крик Альтмайера и разносился по пещере. – Конец!

Юноша выскочил наружу. Опустилась ночь; всюду на холмах горели костры, сверкая, точно глаза за темными масками.

– Конец тебе! – было последним, что услышал Иоганн.

И его поглотил лес.

* * *

Иоганн бежал вверх по склону, охваченный паникой, как загнанный зверь, не способный ясно мыслить. Точно так же он убегал тогда, в лесу под Нёрдлингеном, от Тонио дель Моравиа и его спутников. Он в одночасье лишился всего. Но в этот раз потрясение было куда глубже.

Ибо он потерял то, что было ему дороже всего на свете.

Маргариту.

Не скоро еще Иоганн осознал, что бежит к вершине горы. Потом деревья расступились. Далеко внизу мерцали огни сторожевых башен, и над ними нависал залитый светом замок. Юноша словно оглядывался на свою жизнь, которая навеки осталась в прошлом.

Все, что дарило ему счастье, осталось в пещере у подножия Хайлигенберга.

Иоганн рвал на себе волосы, кричал и выл, плакал и скулил. Потом свернулся в яме, устланной сырыми, прогнившими листьями, и повторял раз за разом:

– Я… не… хотел… этого…

В какой-то миг к нему пришло осознание, что он сам во всем виноват. Он все поставил на карту – и проиграл. Ему принадлежала идея при помощи ангельского образа склонить к себе Маргариту. И ему следовало учесть, что за ним наблюдают, потому как он давно это подозревал. Всякий раз, когда Иоганн возвращался от монастыря или входил в пещеру, он чувствовал на себе взгляд. Юноша судорожно всхлипнул.

Маргарита…