Севастополь. История страны в лицах

«Охранное производство» о Максимове – а именно дело под названием «Переписка по исследованию политической неблагонадежности городского головы города Севастополя Алексея Андреевича Максимова», хранящееся в архиве политического сыска в Москве[55] – также вызывает вопросы.

Во-первых, внутри тайной полиции ведение так называемых «политических» дел, к которым относились и дела о «политической неблагонадежности», было обязанностью жандармских управлений, то есть той структуры Корпуса жандармов, которую в Севастополе возглавлял полковник Зейдлиц. Однако Зейдлиц почему-то «свалил» это дело на Севастопольскую крепостную жандармскую команду, находившуюся в его подчинении.

Проблема состоит в том, что жандармские команды – в отличие от жандармских управлений – отвечали сугубо за охрану от беспорядков, в данном случае города-крепости Севастополя. Во всяком случае ни мне, ни другим специалистам по истории тайной полиции, не встречались случаи ведения «политических» дел жандармскими командами. Это в принципе не было их компетенцией.

Во-вторых, странным кажется и название дела. Обычно дела о политической неблагонадежности так и назывались – «дело о политической неблагонадежности такого-то». Однако в данном случае была заведена «переписка по исследованию политической неблагонадежности». Получается, что для самих жандармов вопрос о том, был ли севастопольский городской голова политически неблагонадежен, оставался открытым, и его еще только предстояло исследовать.

В-третьих, этого исследования проведено не было – так как дело открывалось 12 мая и закрывалось спустя месяц 11 июня одним и тем же комплектом документов. А именно – материалами обыска, проведенного в ночь с 2 на 3 мая. В деле есть информация о проведенном 4 мая «первом допросе Максимова» и его дочери, однако тексты допросов отсутствуют, к тому же дата – 4 мая – означает, что эти допросы имели место сразу после обыска, то есть – до заведения самого дела (12 мая).

Итак, 12 мая Зейдлиц категорическим тоном рапортовал в Департамент полиции о политической неблагонадежности Максимова, при этом дело, заведенное в самом Севастополе, предполагало наличие этой «политической неблагонадежности» только исследовать. Никакого соответствующего исследования жандармы не провели, тем не менее через месяц – 11 июня – дело было закрыто.

А на следующий день, 12 июня, Вирен отправил в МВД депешу о необходимости «окончательного удаления Максимова от должности».

Что мешало Вирену отправить эту депешу раньше, сразу после обыска, учитывая, что жандармы явно не собирались расширять «доказательную базу» по поводу политической неблагонадежности севастопольского городского головы? Почему в начале мая 1908 года потребовалось спешно организовать обыск у Максимова, тут же «временно отстранить» его от власти, потом задним числом подвести под обыск обоснование в виде поиска то ли «беглого матроса», то ли «матроса, дважды осужденного судом», и только в середине июня заявить перед МВД о необходимости «окончательного устранения Максимова»?

Вернемся к этим вопросам позже, пока же нужно хотя бы в паре слов сказать о том, а что, собственно, было найдено в ходе обыска у городского головы Севастополя.

* * *

Начать стоит с уже цитировавшегося текста телеграммы, отправленной Зейдлицем 4 мая одновременно и в Департамент полиции, и в Корпус жандармов:

«По личному приказанию севастопольского генерал-губернатора произведен обыск у севастопольского городского головы Максимова. Обнаружена нелегальная литература и переписка, указывающая на политическую его неблагонадежность».

Итак, изначально Зейдлиц утверждал, что на политическую неблагонадежность Максимова указывает «нелегальная литература и переписка».

Однако из «Протокола осмотра», отправленного Зейдлицем в Петербург 12 мая, становится ясно, что «нелегальная литература» (19 брошюр, например – «Георгий Валерьевич Плеханов») была обнаружена у вполне совершеннолетней дочери Максимова Надежды, а не у самого городского головы.

Надежда Максимова фигурирует лишь в деле «Переписка по исследованию политической неблагонадежности… Алексея Максимова»: на нее был заведен отдельный лист с личными данными – и только. Значит, даже для жандармов эта «нелегальная литература» была неважной мелочью. Или же вовсе не «политическая неблагонадежность» интересовала жандармов в доме Максимова.

Вторым основанием для утверждения Зейдлица о «политической неблагонадежности» Максимова в телеграмме от 4 мая значилась «переписка».

Причем именно эта информация попала в прессу – так, в «топовой» столичной газете «Новое время» 10 мая сообщалось: