Как будто та мотивировка, которая присутствует в источниках – «политическая неблагонадежность» севастопольского городского головы – имеет опосредованное отношение к реальной подоплеке всей истории.
А реальная подоплека – и в этом значение «дела Максимова» еще и для понимания специфического «севастопольского духа» – состояла в стремлении городского головы сделать Севастополь экономически самодостаточным и прибыльным регионом, и здесь Максимов, как можно предполагать, перешел дорогу крупному бизнесу, связанному с электрификацией городов в Российской империи в начале ХХ века.
На сегодняшний день история устранения Максимова с должности городского головы города Севастополя выглядит следующим образом.
3 мая 1908 года по распоряжению главного командира ЧФ, временного военного генерал-губернатора контр-адмирала Вирена на даче Максимова жандармы произвели обыск, найденные там материалы были оценены как свидетельство политической неблагонадежности городского головы, на этом основании Вирен первоначально «временно» отстранил Максимова, а спустя месяц – в середине июня – издал постановление «об окончательном устранении Максимова от должности». Максимов попытал счастья в Петербурге, где его хороший знакомый, чиновник особых поручений Министерства внутренних дел генерал Е. В. Богданович обратился к заместителю министра внутренних дел А. А. Макарову с просьбой походатайствовать за Максимова как совершенно благонадежного человека, однако в конечном итоге Столыпин принял решение об увольнении Максимова с должности городского головы, поддержав тем самым действия Вирена и севастопольских жандармов. Спустя два месяца Максимов умер.
Чтобы разобраться, что произошло в действительности, начнем не с 3 мая, а с конца апреля 1908 года.
30 апреля 1908 года в севастопольской официальной газете «Крымский вестник» была опубликована заметка под названием «Побег арестанта вместе с конвойным».
Речь шла о сбежавших накануне, 29 апреля, во время конвоирования из арестантских помещений флотских казарм в плавучую тюрьму неких осужденного за побег матроса П. Коноваленко и конвоировавшего его матроса 29-го флотского экипажа К. Шульженко. Об этом сообщил в полицию другой матрос – П. Дурасов, конвоировавший вместе с Шульженко арестованного и получивший от них «прикладом в грудь», причем у Дурасова отобрали «винтовку и патронташ с патронами». Полицмейстер командировал два отряда с участием конных стражников и городовых на поимку сбежавших, которые вскоре были обнаружены в районе английского кладбища. После погони и перестрелки беглый осужденный Коноваленко был пойман, однако «конвойный матрос Шульженко, перескочив через стену дачи Максимова, скрылся в кустарники, направившись оттуда в сторону Балаклавы». Тогда полицмейстер, сообщала газета далее, оставил у дачи Максимова и английского кладбища отряд полицейских, а сам на машине отправился к симферопольскому шоссе, однако по дороге шофер свернул не туда, машина свалилась в пропасть, причем полицмейстер и водитель едва успели из нее выскочить.
Продолжение этой истории в «Крымском вестнике» отсутствует, однако 12 мая 1908 года начальник Севастопольского жандармского управления полковник Зейдлиц сообщал своему начальству в Петербурге – в Корпус жандармов и в Департамент полиции:
«
Итак, причиной для обыска у Максимова, согласно донесению Зейдлица от 12 мая, был поиск «осужденного» (!) Шульженко, которого Максимов мог намеренно укрывать от властей в силу своих политических убеждений.
Здесь возникает множество вопросов.