Севастополь. История страны в лицах

«Среди обнаруженных обыском в квартире городского головы Максимова бумаг революционной литературы оказалась компрометирующая переписка с высланными революционерами».

В действительности у Максимова было обнаружено одно письмо одного «высланного революционера». Речь идет о севастопольском враче и известном эсере С. А. Никонове, который, помимо того, что был врачом севастопольской городской больницы (то есть был назначен на эту должность городской думой под руководством Максимова), являлся также личным врачом семьи городского головы.

Никонов был известной фигурой для политического сыска, включая руководство в лице Департамента полиции, его революционная деятельность дважды – в 1903 и в 1907 годах – вызывала репрессивные меры в его адрес. Явная близость к Максимову откровенного революционера дала основание писателю А. М. Чикину (который не был знаком с архивными делами, из которых цитируются документы в этой статье) изучить материалы из фонда Департамента полиции о враче Никонове и приписать российскому государству преследование Максимова в 1908 году чуть ли не в первую очередь за его покровительство Никонову.

Впрочем, Чикин в своей книге «Две жизни прожить не дано… Год 1908-й» заметно исказил содержание дел Департамента полиции о Никонове, в которых в действительности Максимов не только упоминается мимоходом, но и характеризуется как лицо, политически благонадежное.

Так или иначе у Максимова было найдено одно письмо от Никонова, высланного из Севастополя в 1907 году всё тем же Виреном в Архангельскую губернию за «принадлежность к партии социал-революционеров». Только это письмо с натяжкой можно отнести к доказательствам «политической неблагонадежности» городского головы, т. к. в нем шла речь о возврате долга. Попутно Никонов, правда, предполагал (ошибочно), что адресат письма пойдет в выборщики в Государственную Думу от Севастополя – очевидно, что доказывать неблагонадежность участием в выборах в 1908 году было бы странным, даже с точки зрения жандармерии. Не случайно 12 мая, посылая в Департамент полиции «Протокол осмотра», Зейдлиц писал лишь о том, что это письмо «указывает на близкое общение Максимова с Никоновым».

Также в «Протоколе осмотра» значатся два письма Максимову от присяжного поверенного, юрисконсульта городской управы А.Кюри от конца октября 1905 года, в которых Кюри радовался отставке петербургского обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова («сколько крови и жизни спасено») и критиковал идею народной милиции, обсуждавшуюся тогда в Севастополе, а также письмо архитектора В. А. Фельдмана из Харькова от ноября 1906 года, в котором рассказывалось о работе в Технологическом институте. Кроме того, Фельдман сообщал, что не планирует возвращаться в Севастополь:

«О событиях нашего милого Севастополя я узнавал, кроме газет, от покойного Мины, Милошевича и Актсмана. Мы тогда отчасти рады были, что убрались вовремя. Теперь понемногу судят и расстреливают…».

Интересно, что последнее предложение в том варианте «Протокола осмотра» от 12 мая, который Зейдлиц отправил в Департамент полиции (а всего было три варианта данного текста – у севастопольской крепостной жандармской команды, у командира Корпуса жандармов и у Департамента полиции), отчеркнуто красным карандашом.

Это означает, что читатель «Протокола осмотра» в Департаменте полиции обратил внимание на эту фразу, причем обратил внимание только на нее (в других местах нет помет красным карандашом). Только я бы предположила, что в данном случае это внимание было связано не с оценкой степени политической неблагонадежности Максимова, а с интересом Департамента к положению дел в Севастополе, находившемся на военном положении, в котором гражданские власти – и полицейские (МВД), и судебные (Минюст) подчинялись военным. А судя по газете «Крымский вестник», в городе действительно практически каждый день военные суды принимали решения о казнях отдельных лиц, в то время как министр внутренних дел (которому подчинялся Департамент полиции) и одновременно премьер-министр Столыпин стремился перевести управление в Севастополе в руки гражданской администрации[56]. А как я показываю в своей книге о политическом сыске, перлюстрированные письма людей из «образованного общества» использовались в Департаменте полиции как важный источник сведений, в том числе о поведении разных властей.