Севастополь. История страны в лицах

На этом материалы, представленные в Департамент полиции Зейдлицом по участию Максимова в событиях октября 1905 года, заканчиваются. При этом в «Протоколе осмотра» еще значатся – «Проект устройства городской незаконной милиции и доклад по сему севастопольской городской управы» и «Проект телеграммы Максимова в 1905 г. на имя графа Витте». Однако составить представление о содержании этих «проектов» невозможно, т. к. их тексты Зейдлиц в Департамент полиции не прислал.

Понятно, что действия Максимова в октябре 1905 года можно оценить совершенно по-разному, причем не только современникам тех событий, но и сегодня, в зависимости от собственных взглядов «оценщика».

Например, чиновник МВД, генерал Е. В. Богданович в записке, представленной в Департамент полиции в начале ноября 1905 года, полагал, что именно благодаря компромиссной позиции, занятой Максимовым после объявления Манифеста от 17 октября, в Севастополе – в отличие от большинства других городов Российской империи, включая соседние города, тот же Симферополь – удалось избежать кровопролитных столкновений демонстрантов с войсками и казаками, с одной стороны, и погромов, инициированных сторонниками нарождавшегося черносотенства с другой.

В целом оценка Зейдлицом деятельности Максимова в октябре 1905 года определялась черносотенными симпатиями жандарма.

Однако разделяли ли эту позицию в Департаменте полиции в Петербурге, куда Максимов выехал 6 мая, не добившись от Вирена личного либо письменного пояснения его действий?

Часть 2. Между Севастополем и Петербургом

15 мая 1908 года А. А. Максимов в Петербурге представил на имя министра внутренних дел, премьер-министра П. А. Столыпина докладную записку – как «временно отстраненный от должности городской голова Севастополя» (городские головы, согласно законодательству, хотя это и был выборный институт городского самоуправления, утверждались МВД, поэтому в каком-то смысле Максимов обращался к собственному высшему начальству).

Максимов, естественно, не мог знать содержание документов относительно проведенного у него обыска, присланных жандармами в Департамент полиции того же Министерства внутренних дел.

Его записка отражала его видение ситуации, однако она явно срезонировала в Департаменте полиции. Вероятно, во многом из-за того, что написан этот текст был языком «права», а в Департаменте, наполненном юристами, это очень ценили.

Но не только поэтому.

Можно полагать, что после докладной записки Максимова в Департаменте полиции обратили внимание на сомнительную обоснованность действий Севастопольского жандармского управления во главе с Зейдлицем, репутация которого в глазах руководства Департамента и так оставляла желать лучшего.

Итак, Максимов в докладной записке не упоминал никакого матроса Шульженко, которого, согласно Зейдлицу, жандармы пришли искать у севастопольского городского головы, зато дважды отмечал, что ему не было предъявлено внятной причины для обыска – ни жандармами, ни в дальнейшем Виреном, кроме событий октября 1905 года. Причем – отмечал Максимов – совершенно неясно, почему эти события, имевшие место два с половиной года назад, известные всем в Севастополе, в частности – тогда же, в октябре 1905-го, доложенные руководителю Черноморского флота вице-адмиралу Г. П. Чухнину, приобрели неожиданную актуальность для жандармов и временного севастопольского генерал-губернатора Р. Н. Вирена в начале мая 1908 года.

Однако записка Максимова интересна больше тем, какое впечатление она произвела на адресата – то есть на министра внутренних дел Столыпина.

А Максимов писал Столыпину: