Одной из первых, едва я принялся соображать, пришла мысль, что я и не в комнате вовсе, а в социальном лифте, наспех обставленном как комната. И вправду, эта комната отличалась от всех предыдущих, где мне приходилось спать, удивительной аскетичной бедностью. Кроме кровати, стула в углу и невзрачного, выкрашенного белым плафона под потолком, здесь ничего не было. Присутствовала боковая дверь – в туалет и душ, вряд ли Прекрасный, но туда я даже опасался заглядывать, – и плотно закрытая дверь выхода. На нее-то и оставалось надеяться.
Если это село, рассуждал я, то совершенно непонятно, как я в нем очутился. Попасть сюда самостоятельно не мог: к тому моменту я уже окончательно пробудился, вполне отличал сон от яви, был уверен, что не продолжаю спать и нахожусь в здравом уме. Опять же, я бодрствовал, и когда покидал Созерцание. Был вполне здоров и даже счастлив, когда направлялся к лифту – сказался регулярный отдых в квадратах и купание в сверкающей воде.
И даже утрату Фе мне лишь предстояло осмыслить и принять позже, как и узнать настоящий смысл ее присутствия в моей жизни. А он оказался совсем не таким, каким я хотел – да и просто мог – его видеть.
Но в тот момент, о котором я вспоминаю, поиск смысла сузился к выходу из комнаты. Кряхтя, я пытался одеться, натягивая на себя истрепавшиеся вещи и падая. Реальность выглядела окутанной туманом, в противовес кристально ясному сну с его четкими деталями и нереально яркими цветами. Все было таким, словно сон поменялся местами с явью, но при всем этом мне ни на грамм не хотелось спать. Попытки выудить правду о том, что случилось, из памяти не привели ни к чему, и я принялся строить догадки.
Быть может, я перебрался из лифта в село, утомленный тяжелым трансфером, и там уснул? Или что-то непредвиденное случилось в лифте, и меня донесли до села? Такое ведь уже случалось, правда, тому был виной праздный первый уровень с его коктейлями. Что же могло случиться теперь? А вдруг я скончался? Нет, такое было слишком для человека, который только проснулся. Пришлось вернуться к самой первой догадке: что, если я просто никуда не выходил из лифта? И по-прежнему находился в нем?
Чем дольше я одевался, тем сильнее становилось ощущение, что я завяз в этой комнате, в ее густом воздухе, который сковывал движения и стремился парализовать сознание. Я был точно уверен, что не нахожусь во сне, но чем сильнее была уверенность, тем более крепким становилось и ощущение сна.
«Надо бы найти Инкермана», – думал я, проверяя, на месте ли вотзефак. Бросил взгляд на него: в углу экрана горел только один огонек белого цвета – все, что осталось от нашей компании избранных. Каждый нашел что-то свое и решил остаться, отринув все остальное и бывших – наверное, теперь можно было сказать и так – друзей-севастопольцев. Глядя на тоскливый огонек вотзефака, я думал, что очень устал. О том, что Башня отдалила нас – и, кажется, бесповоротно. Что и говорить, если даже с Фе мы не смогли зацепиться друг за друга? Мы с Инкером оба шли выше, но каждый – по собственному пути. Жизнь, бывшая размеренной, со вполне понятными границами забот и развлечений, внезапно пришла в движение, закрутилась, как сумасшедшее колесо, и в этом неостановимом движении мы уже не могли разглядеть лиц друг друга.
Я положил вотзефак в карман и, сделав над собой усилие, шагнул в сторону двери.
Когда выбрался наконец наружу и захлопнул за собой дверь, из груди поневоле вырвался вздох облегчения. И вправду, поводов для паники не было – но, как выяснилось, только поначалу. Передо мной было вполне привычное зрелище: длинный, кажущийся бесконечным коридор с дверьми по обе стороны, по таким же точно, слегка поплутав, я выходил в гигантские пространства нижних уровней, и даже в Созерцании все было примерно таким же, если не считать прозрачных стен. Но странное чувство сонной природы всего, что меня окружало, да и меня самого, не покидало, а лишь усиливалось по мере того, как я шел по коридору. Вместе с ним нарастало и чувство тревоги, которую я и вовсе никак не мог объяснить, хотя так долго мечтал о тишине и спокойствии и вокруг царили именно они. Где-то вдалеке я заметил фигуру человека; она мелькнула от одной стены к другой, как испуганный мотылек, и пропала. А за ней, чуть подальше, – еще одну.
Но увиденное лишь слегка напугало меня своей неожиданностью. Я почти что моментально догадался, что коридоры пересекаются, как и везде, где мне доводилось обживаться прежде, а значит, люди просто шли по своим делам. Наверное, где-то там выход, решил я.