Севастополист

Я замялся. По правде говоря, выяснить с ним отношения мне хотелось – до скрежета в зубах и зуда в кулаках. Но закончить путь таким образом? Его слова отрезвили меня, привели в чувство. И вправду, начни мы драться – либо он победит, лишив меня всего и обессмыслив само мое существование, либо я одержу победу. Но что это будет за победа? Что она мне принесет? Одиночество, скитание по сырым пещерам и полное незнание того, как этот уровень устроен и что в нем делать дальше. Мы были нужны друг другу, и стоило перетерпеть прошлое. Стоило – как бы сложно это ни было – согласиться с ним.

– Прошу, – сказал Кучерявый.

Я и сам не заметил, как мы подошли к длинной скамейке с широкой ребристой спинкой. Она располагалась в центре небольшого круглого возвышения и висела на длинных блестящих тросах, уходящих высоко в темноту и увитых ветвями неизвестного растения, похожего на виноград. Чтобы попасть к ней, нужно было преодолеть несколько ступенек, и вскоре мы уже сидели на скамье.

Она оказалась чудовищно большой, просто несоразмерной нам. Примостившись на краю, я чувствовал себя крохотным созданием, прикоснувшимся к чему-то великому, – хотя, возможно, именно такие чувства она и должна была пробуждать. Наши ноги оторвались от земли и теперь болтались над нею, и мы дергались всем телом, давя на сиденье и спинку, чтобы привести скамью в движение, раскачать. И едва нам это удалось и скамья, плавно поскрипывая, принялась, как маятник, двигаться взад-вперед, как вокруг начали зажигаться – один за другим – странные огоньки. Становилось светлее, и я с удивлением рассмотрел диковинные источники света: это оказалось нечто куда более невообразимое, чем даже электрические листья.

Это были настоящие ягоды в гроздьях – в каждой из них я видел тонкую кожицу, мякоть внутри и, что было самым безумным, светящиеся ярким белым цветом пружинки – нити накаливания. Они были точь-в-точь такими же, как в обычных домашних лампочках, которых было завались что в Севастополе, что в Башне; в отличие от ламп, что поручались избранным, эти были везде одинаковы. И их здесь было множество – в каждой ягодке, а сколько ягодок на веточке, а сколько веточек! И чем сильнее раскачивалась скамейка, тем ярче становился свет, будто это мы своими движениями запускали этот дивный механизм. Невероятный виноград обвивал собой не только тросы, державшие скамейку, но и пространство над нашими головами, накрывая нас своеобразной крышей. Мы были в настоящей беседке – только я назвал бы ее электрической. Это было очень красиво и страшно. У меня закружилась голова, и я кубарем полетел со скамейки вниз, больно ударившись о твердую поверхность постамента.

Кажется, я даже ненадолго отключился. А потом почувствовал прикосновение и снова открыл глаза: это Кучерявый протягивал мне руку. Я схватился за нее и встал. Покряхтел, приходя в чувство, проверил, не выпачкался ли. И снова увидел тысячи сверкающих виноградин, окружавших скамью. Нет, это все еще был не сон.

– Я охочусь за лампой и за тобой, не упускаю из виду, – многозначительно произнес мой спутник. – Я занимаю все твои мысли. Но я помогаю подняться, когда это необходимо. Ты ведь не будешь спорить?

Я не только не стал спорить, но и вообще не произнес ни слова. И вправду, что было говорить? Cнова опустился на скамейку – и на сей раз забрался с ногами, прижавшись к спинке, чтобы не упасть. А Кучерявый, напротив, разговорился.

– Считай, мы пожали друг другу руки, – сказал он. – Пора и представиться. Я – Крым.

– Это имя? – выдавил я из себя.

– Да, можешь звать меня так. – И, договорив, он сделал нечто немыслимое. Его рука потянулась к электрической ягоде, и я уже представлял, как сильно ударит его током, но вместо этого увидел совсем другое. Улыбнувшись, Кучерявый обтер ягоду и отправил в рот. Раскусил, поморщился и сделал глотательное движение – а затем снова расплылся в улыбке.

Я не верил своим глазам и не мог подобрать слов. А Крым – что ж, я решил звать старого-нового знакомого так, как он представился, – только развел руками.

– Ламповый сок, – сказал он. – В нем много живых мин. На вот, возьми. Тебе нужно восстанавливаться.

Он сорвал «виноградинку» поменьше – пружина в ней лишь слегка мерцала, а лишившись связи с лозой, так и вовсе едва не затухла. Но все же свет шел из глубины ягоды. Я с опаской смотрел на пульсирующее ядро и не решался повторить за Кучерявым его трюк.

– Ты же видишь, что тебе ничто не угрожает, – беззаботно сказал он.

Я положил в рот ягоду, зажмурился и, едва надкусив, тут же моментально проглотил. Кучерявый засмеялся. Ощущения были такими, будто я съел обычную кислую виноградину, только что-то, лопнув на языке, слегка его ущипнуло. Надо сказать, это весьма органично дополняло вкус ягоды, и я даже почувствовал приятное послевкусие, которое, правда, навряд ли смогу описать.

– Ну хорошо, – сказал я, справившись с ягодой. – А на нижних уровнях? Там ведь угрожало? Или там ты был не Крым?

– Крым всегда Крым, – ответил Кучерявый. – Просто тактики разные. Мне не нужна была твоя лампа, мне было нужно, чтобы ты ее сам донес.