Севастопольские записки

План инженерных сооружений обороны, утвержденный Октябрьским и Петровым, продолжает энергично осуществляться. Создаются противопехотные и противотанковые минные поля, строятся проволочные заграждения, устанавливаются железобетонные огневые точки. Вся тяжесть организации работ ложится на нашего армейского инженера полковника Кедринского, высокообразованного, в высшей степени культурного человека. Саперы работают хорошо, но доставленные инженерной группой Генерального штаба средства заграждения уже на исходе. Городской комитет партии и городской комитет обороны активно помогают им, мобилизуя все местные ресурсы. Ежевечерне начальник штаба инженерной группы полковник Е. В. Леошеня и полковник Г. П. Кедринский докладывают Петрову о выполненных работах, многие из которых, в частности перед передним краем, можно было вести только ночью. Наша отчетная карта все более и более заполнялась условными знаками оборонительных сооружений.

Полковники в ожидании командующего или после доклада заходили в оперативный отдел, и мы делились впечатлениями.

На этот раз они зашли перед докладом. Завязался, как обычно, разговор. Коснулся он и командарма. Полковник Леошеня был просто очарован Петровым.

— Невероятно! Как он много знает!

Кедринский и я улыбнулись. Мы-то уже хорошо знали неукротимый интерес командарма к жизни, к различным областям знаний. В той силе и страсти, которые он вкладывал в решение возникающих задач, тоже немало было от этой любознательности, умственной активности, от желания уяснить действительность, не дать себя обмануть.

— У него большая сила убеждения. Именно не сила власти, а сила убеждения. Для него приказ — форма. Ему важно убедить человека, что надо сделать именно так, а не иначе, — продолжал Леошеня.

— Видите ли, — отвечал Кедринский, — Иван Ефимович прекрасно понимает: если приказ выполняют с убеждением, что он правильный, ему одна цена, а если без убеждения — другая. К сожалению, на войне не всегда есть время убеждать, разъяснять, да и не все замыслы можно раскрывать. Приходится, сами знаете как: выполняйте! — да и все тут. Но командарм никогда не упустит случая, если обстановка и время позволяют, растолковать, что и почему он требует.

— Да, да! — подхватывает Леошеня. — Вот верно! Я сам заметил, как он выслушивает, что советуют саперы, как втолковывает одному какому-нибудь бойцу то, чего тот не понял.

Прибыл командарм, и инженеры ушли на доклад. А я, оставшись один, подумал: человек не первой молодости, опытный военный, столько людей перевидел, высокообразованный инженер, преподаватель академии, а только узнал Ивана Ефимовича и сразу отличил среди известных ему людей. Значит, вера моя в него, уважение и любовь к нему как человеку не преувеличены. Значит, он и есть та-кой, каким я его вижу.

Крылов все еще в госпитале. Ему стало лучше, и мы часто навещаем его. Он интересуется всем, слушает наши доклады, дает советы. Иногда вместе смотрим кино. Заживление ран идет медленно.

Как-то вечером к командарму прибыл начальник отдела кадров с материалами для представления бойцов и командиров к награждениям. Среди представленных была и Неонила Онилова, которую все звали Нина. Ее представили к ордену Красного Знамени. Я ее знал еще во время обороны Одессы, впервые увидел в 54-м полку Чапаевской дивизии. Уже тогда о ней говорили как о прекрасной пулеметчице, современной чапаевской Анке. Иван Ефимович, критически относившийся к представлениям к наградам женщин, приказал мне вызвать ее в штаб армии.

Вот она сидит в комнате, где я работаю, в ожидании командарма. Ниже среднего роста, в ватных брюках и телогрейке, смущенная, притихшая, только глаза необыкновенно живые. На вопросы отвечает односложно. О случае, описанном в реляции к награждению, говорит неохотно:

— Ну… Немцы шли… Ну… я их подпускаю поближе. Второй номер чуть не отобрал пулемет: почему, мол, долго не открываю огня… А я выдерживала. Пусть, думаю, подойдут. Выдержала. Скосила человек пятьдесят. Немцы не выдержали…

— На какое расстояние подпустила? — спрашиваю ее.

— Ну метров на пятьдесят, может быть больше, меньше — не мерила.

Потом мы убедились, что если разговор заходил не о ней, не о ее боевых заслугах, она говорила куда живей и складней.

Бывает ведь так: смотришь на человека, говоришь с ним — человек этот кажется самым обыкновенным. А приглядишься внимательней или сравнишь с кем-нибудь, и становится непонятно: как ты раньше не замечал его? Так было на этот раз с Ниной Ониловой.

Приехал командарм. Он поговорил с ней минут двадцать, отпустил, вышел к нам и сказал.

— Представление я утвердил. Девушка, а какой замечательный солдат. Присвоил ей звание сержанта.

В связи с награждением Ониловой я вспомнил еще об одной девушке. Она работала на узле связи старшей по телеграфу, до войны служила на телеграфе в Одессе. Мы все звали ее Люся. В работе — виртуоз, в поведении — скромность. Когда дежурила Люся Озерова, связь всегда бывала идеальной.

Командарм заметил это и часто ставил ее в пример.