Севастопольский блиц

От ужаса я не могу пошевелиться. Я так и стою с вытянутой вперед рукой, слыша вокруг себя звуки молниеносно надвигающегося Апокалипсиса: это похоже на то, словно на тысячах арф лопаются басовые струны… От этого звука, как от гласа Иерихонской трубы, с гулким грохотом осыпаются стены Виндзорского дворца, преграждая нам путь к спасению… если бы мы только могли пошевелиться. Я вижу, как серые клубы пыли вздымаются вверх и тут же оседают бесформенными клочьями и обломками. Разгул враждебных сил за секунды достиг своего апогея. Все вокруг рушится, погребая под собой наше британское благополучие, хороня наши планы и надежды. В голове моей тяжким набатом гудит: это конец! Конец Британии! Конец всем нам! Вероятно, это последние мгновения нашей жизни… Отразить столь неожиданное нападение уже не представляется возможным, и нужно готовиться умирать, но не во славе и блеске, как наши доблестные предки, а в ужасе и беспомощности! Ибо очевидно, что враг могуч и беспощаден. Вокруг – ужас и паника, и солнце нашего величия стремительно катится за горизонт…

Свет меркнет: нечто чудовищное, огромное загородило полнеба – оно изрыгает смерть на наши головы… Я слышу демонический свист опускающегося на наши головы чудовища, вижу его сияющее, будто специально начищенное, стальное брюхо. Да что же, черт возьми, происходит?!

Потусторонний свист чудовища и тяжкий вздох звука его приземления мешается с воплями ужаса и истерическим плачем – все это слилось в одну какофонию кошмара. Раздается скрежет и лязг – и в брюхе чудовища, опустившегося на вековой английский газон рядом с нами, открывается огромная дыра, в которую разом могут проехать два экипажа. И оттуда, как черти из табакерки, с диким пронзительным кличем, больше похожим на женские горловые вопли, выскакивают рослые семифутовые (около двух метров) фигуры демонов в буро-зеленой форме, и шлемах с глухими забралами, обтянутых такой же тканью. В руках враги сжимают ружья с длинными ножевыми штыками, и тут же принимаются орудовать ими с чрезвычайной ловкостью, протыкая одного за другим солдат нашего почетного караула. А у тех и ружья не заряжены, как это положено в присутствии монарха, и штыки не примкнуты – и поэтому они умирают не как воины на поле боя, а как свиньи на бойне. Жалкие попытки сопротивления пресекаются сразу; наши солдаты гибнут, но никто из них не бежит. Да и некуда бежать? Ведь после того как рухнули стены, верхний двор Виндзорского Замка превратился в ловушку.

Дети! Где мои дети?! Мой муж Альберт лежит, сбитый с ног, но он еще шевелится, пытаясь встать… но тут к нему подскакивают двое врагов, хватают под руки и утаскивают вовнутрь свистящего чудовища. Наша охрана мертва, зеленый газон испятнан телами солдат в красных мундирах. Их всех убили без всякой пощады еще в первые секунды нападения, чтобы потом беспрепятственно заняться нами. Прочие присутствующие – в полной растерянности и панике. Кто-то куда-то бежит, его ловят и силой тащат в чрево летающего чудовища, как старика Пэма – вон его волокут, лицо его окровавлено, а глаза безумны. Кто-то молится, упав на колени, как моя старшая дочь Виктория – к таким подходят и, подняв на ноги, относительно вежливо уводят туда же. Они хватают моих детей и волокут их к себе! Вот парочка великанов тащит переброшенных через плечо потерявших сознание фрейлин французской императрицы. Наверняка они предвкушают, что будут делать с несчастными женщинами, когда притащат их в свое логово. Все происходящее настолько не от мира сего, что я не понимаю, действительно я вижу все это своими глазами или же это безумные видения, вызванные злоупотреблением хлороформа, как об этом предупреждали некоторые доктора.

Я по-прежнему стою на месте. И тут же, напротив меня, стоит император французов с супругой – они, как и я, застыв на месте, озираются по сторонам, их лица бледны, оба они какие-то жалкие, съежившиеся… Боже, неужели у меня точно такой же вид? Ведь мне страшно, страшно, страшно… Страшно, несмотря на то, что нас, монархов, никто пока не трогает и никуда не тащит. Вся расправа идет над нашими близкими и приближенными. Мне страшно настолько, что перед глазами колышется мутная пелена, а внутри словно растет ледяной ком, который давит на мои внутренности нехорошими позывами… Ноги мои подкашиваются; кажется, меня качает. Ничего не разобрать в ужасающей суматохе… Или это у меня расфокусировалось зрение?