Севастопольский конвой

После избиения в комендатуре лагеря сержант в течение нескольких дней чувствовал себя очень скверно и, вынашивая планы побега, майор ждал, когда тот окончательно придет в себя. Он не видел особой сложности в том, чтобы завладеть винтовкой часового, но возникал вопрос: как быть дальше? Как прорваться сквозь ворота, как преодолеть опоясанную поверху колючей проволокой ограду?..

Один из охранников, которые прохаживались между его подземельем и соседним, еще большим, которое румыны использовали в качестве карцера, как-то обронил, что пленных русских становится все больше, и за окраиной местечка, в степи, возводят настоящий большой лагерь. «Строить его помогает какой-то германский офицер из гестапо, – уточнил он. – Обещает, что он будет точно таким же, какими коммунисты усеяли всю Сибирь. По тем же проектам».

«Тогда, – вселял в себя веру майор, – может быть, попытаться бежать во время переселения лагеря или уже оттуда, из степи?»

Но еще до переселения произошло два события, которые резко изменили жизнь пленников. Однажды под вечер из местечковых кварталов стала доноситься пальба, а над самим лагерем взвились вверх сигнальные ракеты. Презрев дисциплину и инструкции, конвоиры у камеры десантников визжали от радости и время от времени пускались в пляс, то и дело выкрикивая: «Одесса наша! Русские бежали из Транснистрии! Наши войска вошли в город!»

В разгар этой свистопляски дверь открылась, и под прикрытием двух винтовочных стволов в их проеме появился старший лейтенант, представившийся заместителем начальника лагеря. В руках у него была бутылка с вином и стакан.

– Господин ефрейтор, – обратился он к Гродову, – комендант предлагает вам разделить нашу радость, выпить за победу румынских войск.

– Передайте капитану, – вежливо ответил майор, – что мы обязательно выпьем с ним, причем дважды: когда Красная Армия вернется в Одессу и когда ее части войдут в поверженный Бухарест.

Надев стакан на горлышко бутылки, румын стал лихорадочно шарить пальцами по кобуре, но в последнее мгновение, когда пистолет уже оказался в его руке, послышался внушающе спокойный голос Гродова:

– Нет, если вы уж так настаиваете, лично с вами мы можем выпить. Например, за прекрасных румынских женщин.

– Жаль, что комендант почему-то взял тебя под свое попечительство, – буквально задыхаясь от ненависти, проговорил офицер и, еле сдержавшись, чтобы не запустить бутылкой в пленного, вышел.

А еще несколько дней спустя десантников относительно сытно накормили, вывели из подземелья и поставили в небольшую колонну, которая уже готовилась к погрузке на машины.

– Куда это нас? – успел майор спросить у конвоира, который охранял их в каземате, и с которым он наладил более или менее дружеские отношения.

– Недалеко, в Очаков. Оттуда на барже – в Румынию, – вполголоса пробубнил унтер-офицер. – Но считайте, что вам повезло. Многих из тех ослабленных и больных, которые остаются здесь, наверняка расстреляют. Или же «подарят» германцам, которые их тоже не помилуют.

34

Антонеску уже собирался ехать на аэродром, чтобы отбыть оттуда в Одессу на парад победы, когда адъютант доложил, что пришла радиограмма от командующего 4-й армией генерала Якобича о том, что город полностью очищен от советских войск и дезертиров его войсками. В ней также сообщалось, что в новой столице Транснистрии уже создаются румынские органы власти, действуют военная комендатура и городское управление сигуранцы.

Маршал пробежал взглядом по победной реляции командарма, и лицо его передернулось в кисловатой ухмылке.

– Вошел бы ты в этот город, – отшвырнул он телефонограмму, – если бы русские сами не оставили его в связи с ситуацией в Крыму и на конвойном фарватере, жестко взятом под контроль нашей и германской авиацией! Так и топтался бы у его дальних предместий до самой зимы.

– Позволю себе заметить, господин маршал, что в генштабе о новом командарме такого же мнения, – вежливо склонил голову на бок полковник Питештяну. – То есть не очень высокого… мнения.

Антонеску окатил своего адъютанта усталым, презрительным взглядом: «Он позволил себе заметить!» Казалось бы, вот она – долгожданная победа под Одессой, а главкома румынских войск почему-то все раздражало. Это действительно победа, но не та, на которую он рассчитывал, отдавая приказ своим войскам форсировать Днестр. Однако главное заключалось не в этом. Маршал понимал, что завтра же фюрер потребует, чтобы все войска, освободившиеся в ходе Одесской операции, были переброшены в Крым или еще дальше – на Дон, не учитывая, что румынская армия и так уже ослаблена.

– Начальнику генштаба было приказано подготовить доклад о потерях наших войск во время боев за Одессу, – напомнил маршал своему адъютанту. – Он уже готов?

– Так точно, господин маршал. Доклад у меня, – открыл увенчанную национальным гербом папку адъютант, дабы положить на стол перед кондукэтором еще один лист. – Сам начальник генштаба ждет в приемной, чтобы лично разъяснить любую из указанных там цифр.

– Пригласите его, полковник, вдруг и в самом деле понадобится.