Норд сидел в своем излюбленном месте на носу драккара. Если в бою он уже успел стать частью отряда, воином наравне со всеми, то к веслам его по-прежнему не пускали. А он не сильно и расстраивался. Ему хватало и тех мозолей, что появлялись на ладонях от рукояти меча. Но наблюдать за гребцами ему нравилось. Слаженная работа десятков сильных мужчин, двигающихся как единое могучее существо, восхищала его. Но сегодня размеренные шлепки весел о воду нагоняли сон, а легкая качка заставляла бунтовать желудок. Норд бессильно провел ладонью по лбу и потянулся к фляге с водой.
— Держи, — на плечи Норда упало тонкое шерстяное одеяло. — Я заметил, ты вечно мерзнешь.
— Спасибо, — Норд улыбнулся Олафу и сделал глоток.
— Чего не веселый такой? — Норд пожал плечами. — Ну, ничего. Завтра развлечешься. И золота, и девок добудем. Ты ж небось к англичанкам привычен, а наши женщины не в радость тебе?
Краска залила лицо и шею Норда. Вопрос Трюггвасона смущал и гневил. К убийствам Норд относился спокойно. Когда-то ему казалось, что отнять жизнь — это страшно. Но когда его клинок впервые проткнул грудь врага, и теплая вязкая кровь потекла по его руке, он не испытал ничего. Не было ни страха, ни отвращения, ни ликования. Простое действие. Как свернуть шею попавшей в силки утке.
Но насилие все так же вселяло в Норда ужас. Глядя на испуганных женщин в разграбляемых поселениях, Норд видел искаженное мукой лицо девушки из Ипсуича. Останавливать викингов, решивших порезвиться, было бессмысленно, и Норд старался просто спрятаться от боли, накрывавшей деревни и городки, рядом с Торвальдом. Норд уже убедился, что друг может разгонять холод не только телесный. Порой Норду казалось, что Торвальд может укрыть от любой беды, защитить от чего угодно. Он, конечно, осознавал, что это лишь глупый морок, иллюзия. Но, наверное, каждому человеку нужен кто-то, в чьи силы веришь бесконечно, вопреки законам мироздания.
— Бледный ты что-то, — присмотревшись, удивился Олаф. — Укачало? Так до Норвегии ж доплыл, и ничего. И обратно. Да и вообще, столько плавали.
— Нет, не укачало, — Норд снова приложился к фляге, — просто не выспался.
Олаф недоверчиво поджал губы.
— Тогда подремли, покуда время есть.
Норд рассеянно кивнул и приложил ко лбу прохладную флягу. Прикрыв глаза, он прислонился к дереву палубы и действительно провалился в сон:
Серую вязкую дымку тумана наполняли тихие шорохи и скрипы. Собственные шаги казались Норду непомерно громкими среди этого темного моря. Подняв руку, он попытался рассмотреть пальцы, но пелена скрывала от Норда даже собственное тело.
Норд хотел было вскрикнуть, но испугался. Он опасался привлечь к себе излишнее внимание или, напротив, вовсе не услышать своего голоса. Шевелиться было тоже страшно, но оставаться неподвижным казалось еще опаснее.
Норд медленно, крадучись, двинулся сквозь туман. Постепенно шорохи стали громче, и к ним прибавились плач и стенания. Источник звука неумолимо тянул к себе. Норд пытался остановить непослушные ноги, но они упорно вели вперед.
Вдруг туман рассеялся, и Норд оказался стоящим на краю скалистого обрыва, возвышающегося над обширной серой долиной.
— Норд. Норд! — резкое, словно первый глоток воздуха после длительного погружения, пробуждение оставило непонятный кошмар в мире грез. — Проснулся?
Оглядевшись, Норд понял, что драккары уже идут по руслу реки, значит они почти на месте.
— Я долго спал?
— Спал? — с сомнением протянул Торвальд. — Скорее, метался в горячке. Ты бледный. И пот на лбу, — Норд удивленно провел тыльной стороной ладони по лицу, а взглянув на нее, увидел влагу.
— Долго еще плыть?
— Нет. Уже скоро.
— Хорошо, — Норд устало сдавил виски, пошарил подле себя и рассеянно спросил: — Где мой меч?
— Я прибрал. На корабле останешься.
— Отдай.
— Норд, да на тебя смотреть страшно!
— Не смотри. Только оружие отдай.
— Норд, это же глупо…
— Да. Глупо прятать мои вещи. Торвальд… — Норд чувствовал, как в груди начинает подниматься ярость.
— Я же о тебе, дурень, забочусь.
— Я тебе кто, заботится обо мне? Верни.
— Норд!
— Отдай же!
Торвальд бросил на Норда обиженно-сердитый взгляд и, выудив откуда-то из-под валяющихся на палубе тряпок меч, швырнул его Норду, после чего, развернувшись, пошел на корму.
Норд поднял клинок, сжал пальцы на его рукояти и тяжело вздохнул. В его голове мелькнула глупая мысль, что сегодня он впервые пойдет в бой с удовольствием — негодование, бурлящее внутри, нуждалось в выходе.