Северянин

— Тогда долг следовало бы возвращать тому альву, который зашвырнул меня сюда. Я не просил меня сюда переносить.

— Во-первых, пошутивший с тобой чародей из племени богини Дану наверняка уже заплатил за свое деяние. А во-вторых, ты и сам не знаешь, что получил, и за какой дар должен платить.

— Ты считаешь даром то, что я теперь вынужден жить не просто в чужой стране, но и в чужом времени?

— Я говорил кое о чем другом.

— Тогда объясняй понятнее!

— Не думаю, что это стоит делать, — холодно отозвался друид. — Впрочем, рано или поздно ты сам все поймешь.

— Если успею, — зло бросил викинг в надежде, что все-таки добьется прямого ответа.

Но к его глубокому разочарованию старик охотно согласился с ним:

— Если успеешь, — и, помолчав, добавил: — Не успеешь в этой жизни — успеешь в следующей.

«Называется, успокоил, — мысленно фыркнул скандинав, но больше ничего не сказал. — Я не стану вытягивать из тебя ответ и показывать, насколько я слабее и неразумнее тебя. Увидишь, старик — я все сумею разузнать сам. И сам всего добьюсь».

— Ты должен понять вот что, — продолжил друид. — Если богам нужна твоя кровь, они ее получат. Твое участие в обряде уже и есть жертва, и этого достаточно.

— Но я буду продолжать участвовать в этом обряде, так?

— Разумеется, — старик взглянул на Агнара задумчиво, но и с легкой улыбкой во взгляде. — Разумеется, так.

— И это будет продолжаться до тех пор, пока я не погибну? Можешь не отвечать, старик. Я и так все понимаю.

— Ты злишься потому, что не хочешь умирать во имя чужих, как ты считаешь, богов?

— Я не злюсь.

— Можно назвать то, что ты чувствуешь, другими словами, однако истина от этого не изменится, согласись. Итак, ты просто не хочешь гибнуть здесь, в наших святилищах?

— Все мы смертны, и гибель представляется мне самым обычным концом жизненного пути. Однако я предпочитаю сам прокладывать свою дорогу, я никогда никому не позволял себе указывать, куда и как идти.

Друид вздохнул.

— Каждый человек сам прокладывает себе путь в чаще обстоятельств. Если густые заросли ежевики не дают тебе идти прямо, принуждают заложить крюк, то виновата ли в этом ежевика? Подумай.

— Ты хочешь намекнуть мне, что во всем виноваты обстоятельства? И у меня нет выбора? — друид слегка развел руками. — Однако любые колючие ветки можно развести руками. И пройти напрямик.

— Но тогда руки твои будут исколоты шипами, — легкая улыбка не сходила с губ старика. — Приготовься к этому.

К середине первого летнего месяца в селении прибавилось людей — обитатели соседних деревень стягивались на празднования. Агнар плохо понимал, почему небольшая деревенька в пять домов стала вдруг центром всеобщих празднований, и не связано ли это с его особой. Как бы там ни было, но в больших домах сразу стало тесно. В маленьком алькове, где викинг сначала спал с Нихассой, потом с одной из старших внучек хозяина, но тоже безуспешно, теперь поселилась целая семья, и молодой мастер все чаще оставался ночевать при кузне, на ворохе сена. Там было тихо и уютно.

Все чаще из чужого дома его гнали гам и теснота. Иногда хотелось побыть одному. У себя на родине он выбирался в горы или на лоб рыбы, — и удовольствие, и польза, — а здесь шел прогуляться. Еще пару раз в задумчивости он переступал границу действия заклинания, и его начинала душить невидимая петля. Хотя для него снова все закончилось благополучно, теперь он уже рефлекторно поворачивал в обратный путь на той границе, где гулять для него становилось опасно.

Он все размышлял над словами друида. «Руки твои будут исколоты шипами, приготовься к этому» — что он имел в виду? Неужто есть способ обойти заклинание, правда, настрадавшись от него? Но что можно сделать, если горло перехватывает петлей? Либо задохнуться, либо отступить. У Агнара возникла мысль попробовать проскочить это место, — может, за ним заклятье потеряет силу? Может, надо просто немного потерпеть?

Размышляя об этом, викинг хмыкнул. Может, и так, но здравый смысл никогда не позволит ему сделать такую попытку. Потому что и теперь уже ясно, какой у нее будет конец.

Умереть рабом? Ну, нет…

Тот кусок леса, где ему было дозволено гулять, надоел ему до невозможности. Он знал здесь уже каждое деревце, каждую кочку, каждую купу папоротника и каждое удобное местечко, где можно было позабавиться с девушкой. И теперь, когда возиться с местными девицами было некогда, — все они занимались приготовлениями к празднику, — да и неохота, все чаще он уходил на ближайший к селению луг, где трава уже была выкошена и сметана в копны, а то, что отрастало, каждодневно подщипывал скот, и валялся там, глядя в темнеющее небо.