Северная и восточная Тартария

Все, кто происходит из одного рода, живут вместе, в одной палатке. Старший среди них — жрец, и сначала он начинает играть на каком-то предмете, похожем на большое решето, с одной стороны обтянутом шкурой, как барабан. Его барабанная палка длиной в пядь, с одной стороны круглая, как шар, покрыта оленьей шкурой. У жреца на голове подобие белого венца. Лицо покрыто куском мужской рубахи, на которой висят маленькие ребра и зубы рыб и диких животных. Затем он ликующе поет, кричит громко, как бы науськивая собак, а присутствующие отвечают, говоря или крича: «Иха, иха, иха», — затем опять слышен голос жреца, и они отвечают ему как и прежде до тех пор, пока он не станет как бешеный, падает замертво, лежит на спине, покрытый рубахой. Я заметил, что он еще дышал, и спросил, почему он так лежит. Они мне ответили: «Теперь ему говорят, что мы должны делать, куда идти». И когда он так немного полежал, они закричали трижды: «Охао, охао, охао!». И когда они так три раза прокричали, он поднял голову, потом опять положил ее, затем встал, и пел, как прежде, с ответом: «Иха, иха, иха». Затем он приказал, чтобы убили 5 крупных животных, и продолжал петь, так же делали и окружающие. Затем он взял саблю длиной в один аршин и одну пядь (это я сам измерил), и воткнул ее себе в живот до половины, иногда бывает на немного меньше. Однако не видно было, чтобы он был ранен, пока они продолжали горланить свои сладкие звуки[1359]. Затем он сунул меч в огонь, накалил и проколол им полу своей рубахи, затем и свое тело, как мне показалось, около пупка, и она вышла около его заднего прохода, и острие сзади прошло сквозь его рубаху. Я положил палец на него. Затем он вытащил его и сел. Когда это было проделано, они поставили на огонь котел с водой, и когда она закипела, жрец начал снова петь, а они отвечали, как прежде, ибо, пока вода нагревалась, они не пели. Затем они поставили какую-то четырехугольную вещь, высотой со стул, спереди плотно закрытую ковром, а задней частью к боку палатки. Их палатки круглые, называются на их языке чум. Пока вода кипела, а четырехугольная вещь была уже приготовлена, жрец снял рубаху, а также то, что наподобие венца было у него на голове, вместе с тем, что закрывало его лицо. На нем были еще штаны из оленьих шкур, доходившие ему до ягодиц. Так он сел на четырехугольное сидение, как портной, и громко закричал. Затем они взяли тонкую веревку, сплетенную из оленьих шкур, длиной в 4 сажени, а жрец завязал ее небольшим узлом вокруг шеи и под левой рукой и передал ее двум мужчинам, стоящим с двух сторон, которые взяли ее за концы. Затем перед ним поставили котел с горячей водой, а четырехугольный предмет вместе с ним покрыли широкой рясой из сукна, без подкладки, как обычно носят русские. Затем мужчины, держащие веревку, начали тянуть, пока концы не сомкнулись плотно, потом я слышал, будто что-то упало в котел с водой, стоящий перед ним. Я спросил, что это было, и они ответили, что его голова, плечо и левая рука, отрезанные веревкой, а именно узлом, который я видел, как они натягивали. Я встал посмотреть, так ли это на самом деле, но они меня удержали, говоря, что если кто увидит его собственными глазами, тот может умереть. (Большинство из них говорит довольно [хорошо] по-русски, чтобы их можно было понять, и они приняли меня за русского). Затем они опять начали кричать: «Охао, охао, охао». Между тем, я увидел нечто, похожее на палец человека, дважды высунувшийся из кафтана жреца. Я спросил сидящего рядом: «Что это было?». /W 944/ Они сказали: «Это не его палец, он еще мертв». А то, что я видел сквозь кафтан, (они сказали) было животное, но они не знали — какое, или не хотели мне сказать. Я посмотрел на землю, но не увидел отверстия. Наконец, жрец, как бы воскреснув, поднял голову вместе с плечом, рукой, и все тело, и вышел к огню. Это то, что я могу сказать об их колдовстве, и что я сам наблюдал в течение нескольких часов. Но каким образом они призывают своих идолов, этого я не видел, ибо они собрали свои пожитки, чтобы уехать с этого места. Я подошел к тому, кто обслуживал их жреца, и спросил, что Бог ему сказал, пока он лежал мертвым. Он ответил, что его собственный народ этого не знал, и им этого не подобает знать, так как они должны делать то, что им велит жрец.

Вильям Персглоу рассказал мне о подобном колдовстве, совершенном самоедскими жрецами, или колдунами, которых там очень уважают. Он говорит, что у них есть фигурки в виде человека, медведя, волка и т. п., которых они покрывают ценными мехами, прячут в густых лесах от русских, которые приходят туда охотиться на соболей, лис, бобров. Они, найдя фигурки, раздевают их и жгут.

Жители Пустозера торгуют с другими самоедами, а те, в свою очередь, с угорцами и народами Монгумзеи — соболями, черными и белыми лисицами, бобрами и китовой костью.