Северная страна

На центральной улице, проходя мимо одной из витрин, я заметила, что сегодня на мне плащ, которому уже целых десять лет. Еще через пару кварталов мимо меня прошла женщина в похожем плаще, и я снова задумалась. Интересно, а когда мы переходим в это состояние взрослости, при котором начинаем носить вещи десятилетиями?

В клинике у одного моего знакомого была рубашка, которой было лет пятнадцать. Он был к ней жутко привязан, хоть и носил ее не регулярно. Она была частью его жизни, словно молчаливый свидетелей всех его успехов и падений на долгом пути становления – от подростка до взрослого мужчины.

– Интересно в какой момент вещи становятся нашими друзьями и членами семьи. Возможно все дело в том, какие чувства мы испытываем, надевая их с утра и смотря на себя в отражение?

– Возможно, – улыбаясь ответило мое отражение.

7

В понедельник курьер привез Эстер кофеварку. Она позвала меня к себе и стала рассуждать о смерти.

– Было ли тебе так страшно за жизнь человека, что казалось ещё мгновение и у тебя остановиться сердце. Так страшно за кого-то, что тебе хочется выстроить барьер между вами, чтобы меньше любить, меньше чувствовать, меньше бояться. – она расхаживала по кухне в ожидании кофе, теребила волосы и курила одну за одной.

Знаешь, этот страх буквально сжирает меня изнутри, как живущий в организме невидимый червь, он не уловим, но отлично чувствуется. Знаешь, первый год после случившегося страх и последующие за ним спазмы преследовали меня повсюду, я чувствовала их и днем, и ночью. Со временем они стали приходить только по ночам, навещая меня регулярно словно мои умершие родственники. Я вроде вернулась в прежний мир, но по-старому жить уже не в состоянии. Я вижу реальность через искаженную призму происшедшего, словно одела очки, выписанные не мне.

– А может это ты сама принесла страх в свою жизнь и носишься с ним как с дорогой, но неподходящей к твоему наряду сумкой? – спросила я ее, допивая третью чашечку свежезаваренного кофе. – Может надо было просто посмотреть, но не забрать с собой.

– Может, – нехотя ответила Эстер, явно не соглашаясь с вышесказанным. – Я имею в виду, что у страха много разных сумок. Понимаешь? Он коварно расставляет их на витринах и ждет, когда кто-нибудь выберет одну. Возможно, тебе, просто не посчастливилось стать хозяйкой такой сумки?

– Вполне возможно. – сказала она немного позже. – Но я просто не в силах избавиться от этой сумки. Ручки въелись в мои ладони и пустили корни, добравшись до самого сердца.

8

Самая темная ночь перед рассветом, услышала я как-то в одном фильме.

Перед самым отъездом и у меня сдавали нервы. За две недели до отъезда я поймала себя на мысли, что если не куплю увиденный в интернете набор итальянских керамических тарелок с ручным узором, то просто взорвусь на мелкие кусочки. У меня не было своей квартиры, не было своего дивана и даже своей плиты. У меня не было ничего кроме трех чемоданов и двух рюкзаков, но мне срочно нужен был этот набор.

Еще мне нужно было радио, которое будило бы меня по утрам. Я хотела просыпаться под любимые мелодии, доносящиеся из соседней комнаты, а не под отвратительный звук будильника на телефоне: бип-бип-бип, от которого пропадает настроение и начинается утренний психоз.

Я жила днём своего отъезда из этой местности.

9

Жизнь хомяков или хомячья жизнь.
Невозможно абстрагироваться.
Внутренний маленький психоз.
Маленькие срывы и маленькая злость.

Эти четыре строчки были написаны черной гелиевой ручкой на четырех аккуратных кусочках белой бумаги. Они были приклеены в коридоре канцелярским скотчем и обведены красным маркером.

Когда в тот день я переступила порог ее квартиры, то сразу поняла, что происходит что-то не ладное. Ее всегда аккуратно убранные черные волосы торчали во все стороны, на лице был килограмм косметики, а из одежды только серая майка, доходившая до колен. Я словно очутилась в заброшенном доме, где мне встречало живущее там приведение. Оно не боялось меня, оно мне доверяло, но я ничем не могла ему помочь.

– Я так больше не могу, – прошептала Эстер, протянув мне кружку с кофе. – Хочешь я добавлю тебе рома? – спросила она и скрылась на кухне.

– Когда ты в последний раз принимала ванну, Эстер? – не удержалась я, чувствуя непонятный и отвратительный запах в ее квартире.

– Сегодня в пять утра, – ответила она. – Это всё из-за дурацких мешков для мусора. Я протянула один консьержу, но пакет порвался, а он не захотел его собирать. Осторожно, не наступи на кожуру банана!

Я опустила глаза и увидела остатки мусора на мебели для обуви. Ее белые лакированные туфли были покрыты какой-то непонятной бордовой слизью.

– Не обращай внимания, – она словно прочитала мои мысли, – это я делала клубничный сироп. Хотела испечь такой же торт, который ты подарила мне на новый год.

– Ты ела? – спросила я, глядя на битую посуду в раковине.

– Еще нет, – нервно ответила Эстер и стала готовить омлет.