Северная страна

Следующий час мы провели молча. Мы молча пообедали, молча прибрались и собрали всю битую посуду в специальный ящик.

Я так больше не могу, – услышала я за спиной, открывая морозильник. – Ну, так я начну? – немного раздраженно спросила Эстер, смотря на меня в упор.

– Начинай. – ответила я и налила себе двойную порцию Monkey Shoulder.

Она добавила рома себе в кофе, села на диван по-турецки, поставив чашку на журнальный столик перед собой:

– Ощущение уже который день, будто у меня внутри поселился маленький человечек. Он не нудит, не болтает, не плачет, он просто злится. Он такой же, как и его брат – раздражение. Только он старше и выше, но он не более симпатичен и приятен. Внутренняя злость и раздражение заполняют меня как газ. Белый или бледно серый… – Она посмотрела в окно, но тут же отвернулась. – Скорее белый. Он в каждом углу этой долбанной квартиры, за каждой дверцей кухонного шкафа и в каждой клетке моего тела. От этого газа у меня тупая и ноющая головная боль, вздутие желудка и упадок сил. Проходят дни, а единственное чем я занята – это успокоения этих двух братьев.

– А может надо просто заняться другим, а не успокаивать их? – Я потушила вторую сигарету и убрала пепельницу за окно. – Может с ними как с террористами – диалог невозможен, а уговоры тщетны. Может если ты заполнишь тело и душу чем-то другим, тогда из-за отсутствия места, им придётся сдаться и уйти?!

– Но чем же заполнить? – в ее глазах на секунду промелькнула искра.

– Желаниями, – ответила я, ругая себя за сомневающийся тон в моем голосе.

– Мне хочется хотеть. Поверь. Мне хочется желать, но не желается. Я живу в перманентном состоянии усталости. Только сигареты и алкоголь. Только мысли. Три стены, два окна. Я задыхаюсь.

Эта жизнь взаперти съедает меня по кусочкам. Медленно и порой совсем незаметно. Знаешь, сначала я проводила на диване два часа, ровно столько сколько длился фильм. Потом стала проводить на нем три, четыре фильма, а дела оставляла на потом. Со временем я стала переносить все дела в календаре, меняя их дату и отдаляя выполнение. Я спасалась в вине, в виске, в роме. Мне казалось, что я спасаюсь. Сначала они меня успокаивали, поднимали мне настроение, а в некоторые моменты даже помогали смотреть в будущее. Потом меня стало тошнить. Не от самого алкоголя, а от его потребления. От его вкуса внутри меня. Потому что есть большая разница между вкусом во рту и вкусом в твоём теле. Странно видеть, как алкоголь некогда бывший тебе другом становится врагом. Странно вообще говорить о своих взаимоотношениях с алкоголем также как о мужском половом органе или отношениях с матерью – ведь это что-то совсем личное. Такое что выходит за рамки чужого понимания и ведь должно выходить! Но вот я говорю с тобой об этом, и это мне до ужаса кажется странным.

– А что в нашей жизни не странно? – искренне удивилась я, не дав ей закончить. Может просто надо верить? Несмотря, вопреки?

– Ну и ты туда же! Ну почему, все в нашем мире сводится к вере. К вере внутри себя или как к отдельному явлению. Надоело, черт возьми!!! Понимаешь!

Я не сижу в темноте, в моей комнате достаточно света.

Я не боюсь, не так как раньше по крайней мере.

Я не стою на месте, мир движется вокруг меня.

Я не…

Что ж ещё НЕ?!

Я не чувствую, не радуюсь, не живу. Вот!

Я словно попала в плен и не замечала, что нахожусь в нем. А сейчас, когда осталось совсем немного, когда вот уже слышен спасательный отряд и вертолет летает над моей крышей, именно сейчас у меня нет ничего кроме пустоты. Я словно в белой комнате какой-нибудь психиатрической больницы. Все ее стены и потолок обтянуты белым кож. замом, всё поделено на квадратики с круглой пуговицей в центре. Есть маленькое окно, но до него не достать, а за ним только бордовая кирпичная стена. И вот я сижу в этой комнате без чувств, без радостей, без надежд. Я не знаю когда и как я сюда попала и сколько пробуду ещё здесь.

Она закрыла лицо руками и расплакалась.

Последние месяцы пребывания взаперти были особенно тяжелы.

10

Через неделю Эстер исполнилось тридцать четыре. Я предложила ей позвать свою новую знакомую, живущую со мной в одном доме, но она отказалась, сказав, что совсем не хочет праздновать. Я снова испекла бисквитный торт с клубничным кремом, купила небольшой весенний букет в цветочной лавке и бутылку белого вина в специализированном магазине.

По словам Эстер, жизнь у нее поменялась как раз в день ее тридцатилетия. Проснувшись в тот день позже обычного и пролежав какое-то время глядя на черный потолок, она вдруг отчетливо поняла, что пришло время жить по своим собственным правилам.

– Я почувствовала каждой клеточной своего тела, что больше не могу и не хочу жить как раньше. Как звучит известная фраза: я уже слишком стара для этого дерьма. Слышала ее?

Я молча кивнула.

Я стара для навязанного чувства вины и стыда. Стара для неудобности и беспочвенного угрызения совести. Я еще для лицемерия и лжи. Жизнь слишком коротка и смерть не за горами.