Северное сияние

— А потом, однажды вечером, Турецкий Посол пришел на ужин к Джорданскому Послу. И у него был приказ самого Султана убить моего отца, немедленно, и на его пальце было кольцо с выдолбленным камнем, наполненным ядом. И когда гостям налили вино, он, как будто случайно, протянул руку над бокалом моего отца и выплеснул в бокал яд. Он сделал это так быстро, что никто ничего не заметил, но…

— А какой это был яд? — поинтересовалась девочка с худым лицом.

— Яд особой турецкой змеи, — тут же придумала Лира, — которую ловят, приманивая игрой на дудочке, а потом кидают ей губку, пропитанную медом, и когда змея кусает губку, то уже не может освободить клыки, и тогда змею ловят и доят ее, чтобы добыть яд. Ну, в общем, мой отец увидел, что сделал турок, и сказал: «Господа, я хочу провозгласить тост за дружбу между Колледжем Джордана и Колледжем Измира, а это и был колледж, где учился Посол. И в качестве доказательства нашего стремления к дружбе, — сказал отец, — мы обменяемся бокалами и выпьем вино друг друга».

— И Посол оказался перед страшным выбором, потому что он не мог отказаться выпить вино, не нанеся при этом смертельное оскорбление, и не мог выпить, потому что знал, что вино отравлено. Он побледнел и прямо за столом упал в обморок. А когда он пришел в себя, все так и сидели, не сводя с него глаз и ожидая. И ему уже оставалось только выпить вино или во всем сознаться.

— И что он сделал?

— Он выпил. Он умирал почти пять минут и все это время страшно мучился.

— И ты все видела?

— Нет, потому что девочек не пускают за стол для Преподавателей. Но я видела тело потом, когда его вынесли из зала. Вся его кожа сморщилась как старое яблоко, а глаза свисали из черепа. Вообще-то их попытались засунуть обратно в глазницы…

Рассказы продолжались.

Тем временем, на границах болотистой страны полиция стучала в двери домов, обыскивая чердаки и сараи, изучая бумаги и допрашивая всех, кто обмолвился, что видел маленькую девочку со светлыми волосами; а в Оксфорде поиски проводились ещё активнее. Джорданский Колледж обыскали от пыльных хранилищ до темных подвалов, затем пришла очередь Колледжей Гавриила и Святого Михаила, пока главы всех Колледжей не заявили совместный протест, отстаивая свои древние права. О том, какие силы задействованы в её поисках Лира могла догадаться по белым шлейфам самолетных выхлопов, перечеркивающих небо. Но Лира не видела их, потому что над землей нависали низкие облака, а самолеты, по правилам, не могли низко летать над болотистой страной, ведь кто знает, какие устройства для слежения они могли на себе нести? Лучше спрятаться, когда слышишь их звук, или надеть непромокаемую зюйдвестку на яркие светлые волосы.

И она расспрашивала Ма Коста обо всех подробностях своего рождения. Каждая новая деталь ложилась стежком на мысленно вышиваемый узор, который был ярче и яснее, чем придуманные ею истории, и переживалась вновь и вновь, начиная с побега из дома, пребывания в чулане, оклика хриплого голоса, лязга мечей…

— Мечей? О Боже, девочка, о чем ты говоришь? — ахнула Ма Коста. — У мистера Коултера был пистолет, лорд Азраэль выбил его рукой и одним ударом свалил мистера Коултера с ног. Потом прозвучали два выстрела. Странно, что ты не помнишь; должна бы, хотя ты и была еще маленькая. Первым выстрелил Эдвард Коултер — он дотянулся до пистолета и нажал на курок, вторым стрелял лорд Азраэль — он снова выбил пистолет у мистера Коултера и прицелился. Попал ему прямо между глаз и вышиб мозги. А потом нарочито спокойно сказал «Выходите, миссис Коста, и принесите ребенка», потому что ты истошно орала, на пару с этим деймоном; потом он взял тебя на руки, покачал на коленях, посадил тебя на плечи и, пошучивая, катал тебя по комнате, где на полу лежал покойник, потом он потребовал вина и приказал мне отскоблить пол.

После четвертого повторения истории Лира была уже убеждена, что сама помнила все детали, и даже объявила, какого цвета были пальто мистера Коултера и подбитые мехом плащи, висящие в чулане. Ма Коста рассмеялась.

А когда она оставалась одна, Лира вытаскивала алетиометр и разглядывала его картинки глазами влюбленного, глядящего на портрет любимой. Значит каждый образ имел несколько значений, правильно? Так почему бы ей не понять, о чем они говорят? Разве она не дочь лорда Азраэля?