Северное сияние

— Это монета! — сказал Роджер, нащупывая ее. — Наверное, здесь сокровище!

Он поднял вещицу к свету, и они оба уставились на нее широко распахнутыми глазами. Это была не монета, а маленький диск с грубо выгравированным изображением кота.

— Это как на тех дисках на гробах, — сказала Лира. — Его деймон. Наверное.

— Положи-ка это лучше на место, — с тревогой сказал Роджер, и Лира перевернула череп и бросила диск в место его извечного упокоения прежде, чем положить череп обратно. Они обнаружили, что все остальные черепа тоже имеют свои монетки-деймонов, символизирующие, что прижизненная связь продолжается и после смерти.

— Как ты думаешь, кем они все были, когда были живы? — сказала Лира. — Я считаю, что, скорее всего, Мудрецами. Гробы есть только у Мастеров. Наверное, за века их было так много, что просто не было места хоронить их здесь полностью, поэтому отрезали и сохраняли только их головы. В любом случае, это их самая важная часть.

Глакожеров они не нашли, но катакомбы под молельней занимали Лиру и Роджера несколько дней. Однажды она попыталась подшутить над несколькими мертвыми Мудрецам, меняя местами монетки в их черепах, так что выходило, что у них другие деймоны. Пантелеймон пришел в такое возбуждение, что превратился в летучую мышь и принялся туда-сюда летать, издавая пронзительные крики и хлопая крыльями, но Лира не обратила на него внимания: шутка казалась ей слишком удачной. Однако позже она за нее расплатилась. Ночью, в своей кровати, в узкой комнатке наверху Двенадцатой Лестницы она увидела кошмар и с криком проснулась: рядом стояли три костлявые фигуры, одетые в мантии, и протягивали свои костлявые пальцы с намерением откинуть капюшоны и явить на свет кровавые культи вместо голов. И только после этого Пантелеймон превратился во льва и заревел на них, заставив пятиться, растворяясь в стене, пока не остались видны только их руки, потом — только загрубевшие желто-серые кисти, потом — шевелящиеся пальцы, и, в конце концов, все исчезло. Утром она первым делом спустилась вниз и положила монеты-деймонов на их правильные места, шепча черепам: «Простите, пожалуйста! Простите!»

Катакомбы были гораздо просторнее винных погребов, но и они имели свои границы. Когда Лира с Роджером обследовали в них каждый уголок и удостоверились, что Глакожеров им там не найти, они обратили свое внимание и на другие места — но не раньше, чем Заступник застукал их выходящими из склепа и позвал назад в часовню.

Заступник был пухлым престарелым мужчиной, которого все звали отец Хейст. Его работой было отправлять в колледже службы, проповедовать, молиться и слушать исповеди. Когда Лира была помладше, он был заинтересован ее душевным благополучием, которому суждено было быть разрушенным ее скрытым безразличием и неискренними раскаяниями. В итоге он решил, что в духовном плане она не подает никаких надежд.

Услышав его оклик, Лира и Роджер неохотно развернулись и, шаркая, прошествовали в пахнущую плесенью полутьму часовни. Тут и там перед ликами святых трепетали свечи; с хоров, где стоял орган и шел какой-то ремонт, доносился слабый отдаленный шум; слуга полировал медный аналой. Из ризницы их поманил отец Хейст.

— Где это вы были? — спросил он у них. — Я видел, как вы приходили сюда два или три раза. Что это вы задумали?

Его тон не был осуждающим. Он звучал искренне заинтересованным. Деймон-ящерица с насеста на его плече показала им тонкий язык.

Лира сказала:

— Мы хотели посмотреть на склеп.

— Зачем же?

— Ну… гробы. Мы хотели посмотреть на гробы, — сказала она.

— Для чего?

Она пожала плечами. Она всегда так отвечала, если на нее нажимали.

— А ты, — продолжил он, поворачиваясь к Роджеру. Деймон Роджера примирительно завиляла хвостом. — Как тебя зовут?

— Роджер, отче.

— Если ты слуга, то где ты работаешь?

— На кухне, отче.

— Тебе сейчас нужно быть там?

— Да, отче.

— Тогда ступай отсюда.

Роджер развернулся и убежал. Лира переминалась с ноги на ногу.

— Что до тебя, Лира, — продолжил отец Хейст, — Я рад, что ты проявляешь интерес к содержимому часовни. Тебе повезло, вся история нашего Колледжа буквально окружает тебя.

— Гм… — ответила Лира.

— Но меня удивляет твой выбор товарища. Тебе одиноко?

— Нет, — сказала она.

— Тебе… тебе не хватает общества других детей?

— Нет.

— Я не имею в виду поваренка Роджера. Я имею в виду таких детей, как ты. Благородных детей. Ты хотела бы иметь таких товарищей?

— Нет.

— Но, возможно, другие девочки…

— Нет.

— Видишь ли, никому из нас не хочется, чтобы ты тосковала по обычным детским радостям и развлечениям. Иногда, Лира, я думаю, что тебе, должно быть, одиноко в обществе дряхлых Мудрецов. Ты чувствуешь это?

— Нет.

Он соединил больше пальцы поверх сплетенных ладоней, не в силах придумать, о чем бы еще спросить это упрямое дитя.

— Если что-то тебя беспокоит, — сказал он наконец, — ты знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне. Надеюсь, ты чувствуешь, что всегда можешь так делать?

— Да, — отвечала она.

— Ты молишься?

— Да.

— Молодец, девочка. А теперь — беги.