Северное сияние

— Я знаю людей, которых вы ищете, убивающих детей, — проговорил медведь. — Они ушли из города позавчера и увели детей с собой на север. Никто не расскажет вам о них; горожане делают вид, что ничего не замечают, потому что убивающие детей приносят городу доход. Сам я не люблю убивающих детей и отвечу вам вежливо. Я живу здесь и пью спиртное, потому что местные жители забрали мое вооружение, а без него я могу охотиться на тюленей, но не могу пойти на войну; я уже не панцербьерн; война это море, в котором я плаваю, и воздух, которым я дышу. Местные жители угостили меня выпивкой и поили до тех пор, пока я не заснул, а потом забрали у меня все мое вооружение. Если бы я знал, где они скрывают его, я разнес бы ради него весь город. Если вы хотите, чтобы я помогал вам, вот моя цена: верните мне мое вооружение. Сделайте это, и я буду служить вам в походе, пока не погибну или поход не увенчается успехом. Плата за мою помощь — мое вооружение. Я хочу вернуть его, тогда мне больше не понадобится выпивка.

Глава одиннадцать. Броня

По возвращению на корабль и Фардер Корам, и Джон Фаа, и прочие лидеры проводили много времени в салоне, совещаясь. Лира же отправилась к себе в каюту, чтобы посмотреть показания алетиометра. Не прошло и пяти минут, как она точно узнала, где находится броня медведя, и почему будет трудно вернуть ее.

Она задавала себе вопрос, не пойти ли ей в салон и не рассказать ли Джону Фаа и остальным, но решила, что они ее сами спросят, если захотят узнать. Возможно, они уже знали.

Она лежала на своей койке, думая о диком громадном медведе, и о том, как беспечно он пил свой огненный напиток, об одиночестве в его грязной каморке. Как хорошо быть человеком, когда с тобой всегда твой собственный деймон, с которым можно поговорить! В тиши спящего корабля, в отсутствии постоянного скрипа металла и дерева или урчания мотора, или журчания воды вдоль борта, Лира постепенно погружалась в сон; Пантелеймон уже спал на ее подушке.

Ей снился ее великий отец, заключенный в тюрьму, когда, совершенно безо всякой причины, она проснулась. Сколько было времени, она не знала. Каюту заливал слабый свет, который она приняла за лунный, и он осветил ее новые меха на холодную погоду, неподвижно лежащие в углу каюты. Как только она их увидела, ей снова захотелось их примерить.

Надев их, она решила выйти на палубу, открыла люк и выбралась наружу.

Она сразу же увидела, что на небе происходит нечто необычное. Она думала, что это облака, двигающиеся и трепещущие от нервного возбуждения, но Пантелеймон прошептал: — Аврора!

Удивление было столь сильным, что ей пришлось схватиться за поручни, чтобы не упасть.

Это великолепное зрелище заполняло все северное небо; его масштабы были непостижимы. Словно с самих небес свисали и трепетали изящные огромные завесы света. Светло-зеленые и розовые, и такие же прозрачные, как тончайшая ткань, огненно-красные по нижнему краю, они мерцали и свободно двигались грациознее самого искусного танцора. Лире казалось, что она даже слышит их: тихий шелест огромного пространства. Она была глубоко тронута — это было так красиво, почти свято; она чувствовала подступающие слезы, и слезы дробили свет еще больше, превращая его в призматические радуги. Прошло немного времени, прежде чем она осознала, что впадает в транс, подобный тому, когда она смотрела на алетиометр. Возможно, спокойно подумала она, то, что управляет стрелкой алитеометра, заставляет мерцать и Аврору. Это может быть и сама Пыль. Она подумала так, но мысль ускользнула, и вспомнила она об этом лишь много позже.

И пока она смотрела, казалось, что образ города оформился за пеленой и потоками полупрозрачного света: башни и соборы, медового цвета храмы и колоннады, широкие бульвары и залитые солнцем парки. У нее закружилась голова от подобного зрелища, как будто она смотрела не вверх, а вниз, и сквозь такую бездну, которую ничто не сможет преодолеть. Это было на расстоянии вселенной.

Но что-то двигалось сквозь нее, и пытаясь сфокусировать взгляд на движении, она почувствовала слабость и головокружение, потому что та движущаяся песчинка не была ни частью Авроры, ни другой вселенной за ней. Она находилась в небе над крышами домов города. Четко увидев её, Лире пришлось окончательно проснуться, и небесный город исчез.

Нечто подлетело ближе и облетело корабль на распростертых крыльях. Затем оно скользнуло вниз и приземлилось, часто взмахивая своими мощными крыльями, и остановилось на дощатой палубе всего в нескольких ярдах от Лиры.

В лучах Авроры она увидела большую птицу, прекрасного серого гуся, чья голова была увенчана проблеском кипельно-белого. И всё же это была не птица: это был деймон, хотя никого, кроме Лиры в поле зрения не было.

Птица заговорила:

— Где Фардер Корам?

И неожиданно Лира поняла, кто это. Это деймон Серафимы Пеккала, королевы клана, колдуньи — подруги Фардера Корама.

Заикаясь, она ответила:

— Я… он… я пойду и позову его…