Северное сияние

— Ну, дело было в семнадцатом веке. Тогда символы и знаки царили во всех областях науки. Строения и картины создавались так, чтобы их можно было читать как книги. Все имело второй смысл; если заполучить нужный словарь, можно читать саму Природу. Так что неудивительно, что нашлись философы, которые использовали символизм своего времени, чтобы переводить знания, поступающие из таинственного источника. Но, знаешь, их всерьез не использовали почти два века.

Доктор Ланселиус вернул прибор Лире и добавил:

— Можно я задам вопрос? Без книг для чтения, как ты трактуешь показания?

— Я должна очистить разум, а потом смотреть как в воду. Нужно позволить глазам найти правильный уровень, потому что только он будет в фокусе. Примерно так.

— А можешь показать мне, как ты это делаешь?

Лира посмотрела на Фардера Корама, желая сказать да, но ожидая одобрения. Мужчина кинул.

— Что мне спросить? — спросила Лира.

— Каковы намерения Татаров относительно Камчатки?

Это было нетрудно. Лира протянула пальцы к верблюду, который означал Азию, которая, свою очередь, означала татар; к рогу изобилия, который означал Камчатку из-за ее золотых шахт; и к муравью, который означал деятельность, а значит цель и намерения. Потом она замерла, позволив разуму удержать все три символа в фокусе и расслабилась в ожидании ответа, который пришел почти сразу. Длинная игла задрожала на дельфине, шлеме, ребенке, якоре, танцуя между ними и касаясь тигеля в сложном узоре, который глаза Лиры отслеживали без колебаний, но который был непонятен присутствующим мужчинам.

Когда движения стрелки несколько раз повторились, Лира подняла глаза. Она моргнула раз или два, словно выходя из транса, и объявила:

— Они притворятся, что собираются в атаку, но на самом деле не собираются развязывать войну, потому что расстояние слишком велико и им придется опасно растянуть войска.

— Расскажешь мне, как ты прочитала это?

— Одно из значений дельфина это игра, он любит разыгрывать, — объяснила Лира. — Я знаю, что это пятнадцатый символ, потому что стрелка остановилась пятнадцать раз, и именно это я видела очень четко. А шлем означает войну. Объединив эти символы, можно сказать, что кто-то собирается на войну, но на самом деле просто создает видимость. А ребенок позволяет добавить — это означает трудность — что атаковать будет слишком трудно, потому что войска будут растянуты как якорная веревка. В общем, я так это вижу.

Доктор Ланселиус кивнул.

— Изумительно, — обявил он. — Я очень благодарен тебе. Я это не забуду.

Потом он странно покосился на Фардера Корама, и снова взглянул на Лиру.

— Могу я попросить тебя еще раз продеймонстрировать нам свои способности? — спросил он. — Если ты выглянешь из окна, ты увидишь навес с висящими на стене ветками облачных сосен. Одной из них пользовалась Серафина Пеккала, остальных она не касалась. Можешь найти нужную?

— Конечно! — закричила Лира, горя желанием еще раз продеймонстрировать свое умение. Она взяла алетиометр и заторопилась наружу. Ей хотелось посмотреть на облачные сосны, которые ведьмы использовали для полетов, и которые Лира никогда не видела.

Мужчины стояли у окна и смотрели, как маленькая девочка пробиралась к навесу по глубокому снегу — Пантелеймон прыгал рядом с ней в виде зайца — потом остановилась перед висящими ветками, опустив голову и вглядываясь в прибор. Вскоре она потянулась и уверенно взяла одну веточку из множества висящих.

Доктор Ланселиус кивнул.

Лира, взволнованная и горящая желанием взлететь, подняла ветку высоко над головой и побежала к дому, играя в ведьму. Консул повернулся к Фардеру Кораму и тихо спросил:

— Вы понимаете, что это за ребенок?

— Она дочь лорда Азраэля, — сказал Фардер Корам. — А ее мать миссис Коултер из Коллегии Жертвенников.

— А помимо этого?

Старому бродяжнику пришлось покачать головой.

— Нет, — признался он. — Больше я ничего не знаю. Но она странное невинное создание, и я ни за что не причинил бы ей вреда. Как ей удается читать алетиометр, я не могу себе представить, но я верю ей, когда она толкует его. Почему, доктор Ланселиус? Что вы знаете о ней?

— Много веков среди ведьм ходили слухи об этом ребенке, — начал консул. — Потому что ведьмы жили так близко к месту, где вуаль между мирами тонка, что слышали как бессмертные время от времени шептали нам голосами созданий, которые могут перемещаться между мирами. Они говорили о ребенке, чье великое предназначение может быть исполнено только где-то в другом месте — не в этом мире — но далеко за ним. Без этого ребенка мы все умрем. Так говорят ведьмы. Но ребенок должен выполнить предназначение, не зная, что делает, потому что в ее незнании наше спасение. Понимаете, Фардер Корам?

— Нет, — вновь признался Фардер Корам. — Честно говоря, не понимаю.

— Это означает, что девочка должна быть вольна совершать ошибки. Нам остается надеяться, что она их не совершит, но вести ее за собой мы не можем. Я рад, что мне довелось увидеть малышку.