Северные архивы. Роман. С фр.

чтобы отец мог его знать, ни о «лучшей из жен­

щин», хотя она, кажется, дожила до начала

XX века. Нет нужды посещать некрополи Восто­

ка, чтобы научиться забвению.

Не из любви к красочным сценам я остановила

читателя перед двумя этими портретами, где пред­

меты почти столь же важны, как и люди. По прав­

де говоря, всякое общество, каким бы оно ни

было, основано на обладании вещами. Многие из

тех, с кого писали портреты, всегда требовали,

чтобы рядом с ними были изображены любимые

безделушки, точно так ж е , как во времена древ­

ности они потребовали бы, чтобы их положили

вместе с ними в могилу. В каком-то смысле часы

и ковер Александрины Жозефины ст оят шлепан­

цев на деревянной подошве, зеркала и супруже­

ской кровати Арнольфини. Но модели Ван Эйка

жили в эпоху, когда предметы были еще значимы

сами по себе. Шлепанцы и кровать символизиру­

ют интимность супружеской жизни, почти магиче­

ское зеркало запотело от того, что оно видело или

однажды увидит. На наших портретах, напротив,

интерьер есть свидетельство эпохи, где «иметь»

возобладало над «быть». Ноэми выросла в кругу,

где прислуга должна «знать свое место», где не

держат собак, потому что собаки пачкают ковры,

198

где не сыплют птицам крошки на подоконник, по­

тому что птицы пачкают карнизы, где нищим на

Рождество подают милостыню, не пуская их за

порог из боязни вшей и парши. Ни один ребенок

«из народа» не играл в чудесном саду, ни одна из

зловредных книг, нападавших на «правильные

теории», не допускалась на полки красивой биб­

лиотеки. Для этих фарисеев, считавших себя

христианами, принцип «люби ближнего, как само­

го себя» хорош тогда, когда о нем вещает священ­

ник в проповеди. Те ж е , кто алчут и жаждут

справедливости, — бунтовщики, которые кончат

на каторге. Никто не рискнул сказать Ноэми, что

богатство, которым ты не поделился, есть форма

злоупотребления, что обладание бесполезным —

излишне. Она почти не задумывается над тем, что

когда-нибудь умрет, но знает, что после смерти

родителей унаследует их состояние. Она не знает,

что любая встреча с кем-нибудь, будь то мусор­

щик, остановившийся у ворот дома 26 по улице

Маре, должна быть праздником доброжелательст­

ва, а то и братства. Никто не сказал ей, что вещи

заслуживают того, чтобы их любили самих по се­

бе, вне зависимости от нас, их непостоянных вла­

дельцев. Никто не научил ее любить Бога,

который в лучшем случае считался в семье своего

рода небесным председателем Дюфреном. Никто

даже не научил ее любить себя. Верно, что мил­

лионы существ находятся в подобном положении,

но у многих из них какое-то качество, какой-то

дар все же произрастают на этой неблагодарной

почве. Ноэми не выпало такой удачи.

199

Она добродетельна в том отвратительном уз­

ком смысле слова, который оно приобрело в ту

эпоху, когда употреблялось только применитель­

но к женщинам, словно для женщины доброде­

тель была связана лишь с определенной частью ее

тела. Г-н де К. не будет обманутым мужем. Была

ли она целомудренна? Только ее простыни могли

бы нам об этом поведать. Возможно, что эта силь­

ная, крепкая женщина была натурой пылкой, и

Мишель Шарль сумел ее удовлетворить, а может,

напротив (я склоняюсь ко второй гипотезе, ибо

женщина удовлетворенная не бывает сварлива),

определенная скудость темперамента, недостаток

любопытства или воображения, а также советы,

которые Александрина Жозефина, должно быть,

дала ей, отвратили ее от удовольствий не только

«запретных», но д а ж е и дозволенных. Плотский

акт мог казаться Ноэми, как и многим ее совре­

менницам, одним из неудобств замужества, без

которого «особа женского пола» не могла считать

себя «устроенной» и «оставалась на бобах». Тем

не менее без всякого ущерба для своей репутации

она гордится «своим красивым телом». Оно ей до­

рого, но не как нечто незаменимое, без чего не­

возможна жизнь, и уж, полагаю, отнюдь не как

инструмент сладострастия, но как мебель или ва­

за, находящиеся в ее владении. При случае, как

того требует мода, она обнажает его или одевает

в тафту и кашемир не только из кокетства, но и

из чувства осознания своего «общественного по­

ложения». Она любит показывать свои «точеные»

плечи и руки, разумеется, не больше, чем щеголи-

200

хи в Тюильри или в Компьене, и все же чуточку

больше, чем допускает показная провинциальная

стыдливость.

Кажется, однажды вечером, по окончании ба­

ла, Мишель Шарль, спускаясь по лестнице краси­

вого особняка вместе с супругой, услышал

неприятный треск рвущейся шелковой материи.

Под напором толпы господин де Н. (инициалы

мною выдуманы), старый холостяк, принадлежа­

щий к высшему обществу Лилля, законодатель

мод, злюка и чуточку горбун, нечаянно наступил

на шлейф красавицы, шедшей впереди. Ноэми

обернулась и свистящим голосом мифической Ме­

дузы отчеканила:

— Чертова тряпка!

— Эта тряпка, сударыня, была бы уместнее на

ваших плечах, нежели на ваших устах.

По возвращении домой Мишелю Шарлю при­

шлось выслушать, вероятно, заслуженные упреки.

Уважающий себя муж должен был бы вызвать на­

глеца на дуэль. Но с калекой не дерутся. Супруг

потихоньку наслаждается тем, что делает вид,

будто ничего не слышит, и едва сдерживает себя,