Северные архивы. Роман. С фр.

ский конфликт, либо грешок, допущенный в свое

время Мишелем Шарлем, несмотря на официаль­

ные аттестации его высоких моральных качеств.

П о з ж е у Ноэми будет достаточно поводов, чтобы

поносить сына-ослушника, но его бунт во многом

был вызван именно ею. Пока что два птенца, уг­

нездившиеся на верхнем этаже дома 26 по улице

Маре, являются предметами, почти что движимым

имуществом. Они — «моя дочь и мой сын», до то­

го дня, когда Ноэми, обращаясь к отцу мальчика,

назовет Мишеля «ваш сын». Но она, несомненно,

поднялась наверх, чтобы проверить, как гувер­

нантка моет, одевает и причесывает малышей

перед сеансом у фотографа.

И вот они такие, какими их застал фотограф

(«застал» — подходящее словечко): красиво оде­

тые, среди красивой мебели и красивого убранства

гостиной, на фотографии запечатлелись нравы и

обычаи прошлого века. Но в отличие от чопорных,

одеревенелых взрослых, у ж е предназначенных к

уничтожению, эти молодые побеги полны неисто­

щимой силы, свойственной всему свежему, гибко­

му, податливому, они полны силы тонкого стебля,

способного пробиться сквозь толщу опавших листь­

ев или разрушить скалу. Как и все дети в то время,

они уже, по крайней мере перед объективом, де­

ржатся с достоинством важных маленьких особ.

Они еще живут в эпоху, когда детство пережива­

ется как состояние, из которого надо выйти как

можно быстрее, чтобы перейти в разряд дам и гос-

216

под. Можно было бы многое высказать в поддерж­

ку данной точки зрения, если бы дамы и господа,

предложенные детям в качестве образца, не явля­

ли собой жалких манекенов. В шесть, самое боль­

шее в семь лет Габриель у ж е — дама в миниатюре.

В короткой юбочке и блузке из тартана, она стоит,

положив руку уверенным, но легким жестом на

плечо младшему брату, сидящему рядом. Ее совер­

шенно непринужденная, уже светская манера держать­

ся, уверенная посадка маленькой горделивой головки

заставляют немного побеспокоиться о том, какой

Габриель будет в двадцать лет. Но беспокойство на­

прасно: до этого возраста она не доживет. Малень­

кий пятилетний мальчик, послушно сидящий с

книгой в руке, одет как взрослый мужчина. Все как

положено: и жилет, и галстук, и хорошо начищен­

ные башмаки. Головенка у него круглая, как у дона-

телловских putti 1. Маленькое крепкое тельце

заставляет вспомнить о молодых собаках, в ще­

нячьей упитанности которых заложено все необ­

ходимое для дальнейшего роста. Лицо — честное и

серьезное, почти что важное, но светлые глаза

смеются, как вода на солнце.

Быстро перелистаем страницы альбома. Мы

увидим Мишеля в возрасте семи лет, легкого и

хрупкого, достаточно набросить ему на плечи сти­

харь, чтобы из него получился ангел Фуке или Ро­

же де ла Пастюра *, но в глубине глаз у ж е кроется

печаль: в семь лет он знает, что такое жизнь. Позже

1 Амуры ( итал.).

217

появится слегка полноватый, откормленный хоро­

шим супом школьник, с лукавой усмешинкой в

уголках глаз; затем — сумрачный двадцатилетний

красавец, не оставляющий женщин равнодушны­

ми, мучимый призраками светских и плотских на­

слаждений; потом военный в новеньком мундире

и только что отпущенных усах; светский человек

конца века, с сигаретой между пальцами, мечтаю­

щий о чем-то несбывшемся; кавалерист с бритым

черепом на венгерский манер; господин пятидеся­

ти лет в визитке, которому ничуть не мешает вы­

сокий пристяжной воротничок и который — это

чувствуется — способен отдавать приказы и раз­

давать чаевые, — образ не только индивидуаль­

ный, но и относящийся к целому сословию. Тот

же господин на пляже, в белом фланелевом кос­

тюме, рядом с очередной хорошенькой женщи­

ной. Но снимки, относящиеся к старости, больше

привлекают мое внимание. Задумчивый старик,

одетый в приличный английский костюм, сидит за

столом в саду отеля в Кап-Ферра, склонившись с

высоты своего роста к маленькой собачонке, с ко­

торой подружился. Он странно обособлен от да­

мы, сидящей напротив, он только что взял ее в

жены, отчасти чтобы вознаградить за верность,

отчасти потому, что ему удобно иметь ее в каче­

стве сиделки и спутницы. Тот же старик, на сей

раз один, сидит на ступеньках итальянского не то

дворца, не то монастыря, руки свешиваются меж­

ду колен, на лице то же выражение мягкости и

исчерпанной силы. Вот он стоит, опершись на па­

рапет моста в Аричи *, за его спиной — древний

218

пейзаж Лацио. Он очень устал, я не заметила это­

го, когда взяла в руки фотографию. Воспоминание

о прогулке в окрестностях Рима — образ закон­

чившегося путешествия: в одежде из сероватой

шерсти у Мишеля вид старого нищего, греющего­

ся на солнышке.

Чем больше я старею сама, тем больше пони­

маю, что детство и старость не только схожи меж­

ду собой, это два самых значительных этапа,

которые нам дано пережить. Суть человека прояв­

ляется именно тогда — до или после усилий, стрем­

лений, чаяний. Гладкое личико Мишеля-ребенка и

изрезанное морщинами лицо Мишеля-старика по­

хожи, тогда как в эпохи промежуточные — в юном

и зрелом возрасте — так было не всегда. Глаза ре­

бенка и старца смотрят со спокойным простодуши­

ем и чистотой человека, который не побывал еще

на маскараде или у ж е покинул его. И всякий про­