Северные архивы. Роман. С фр.

разговора. Мишель, однако, не так глуп, чтобы

не оценить некоторые черты у ж е вышедшего из

моды испанства: тетушка П., вдова депутата-ор-

258

леаниста, хранит сердце сына, умершего на по­

сту консула в Китае, в хрустальной вазе с золо­

тым орнаментом. Набожная дама превратила

свой будуар в часовню, где стоит гроб. Еще бо­

лее поражает честность, как бы унаследованная

от золотого века и выжившая среди столкнове­

ния низменных интересов, словно целебное рас­

тение среди сорняков. Одному небогатому

кузену каждое воскресенье ставят прибор, хотя

и довольно далеко от хозяйки дома. Несколько

лет назад, когда надо было вступать во владение

наследством очень богатого родственника, не ос­

тавившего завещания, состояние покойного по

праву переходило к этому кузену и Мишелю

Шарлю. Было решено серебро и безделушки по­

делить на части, а затем вытягивать их по жре­

бию. Мишель Шарль и Ноэми хлопотали в

гостиной, кузен, человек немощный, сидел в

столовой у печки и разбирал столовые приборы

в ящиках, стоявших рядом. Вдруг он позвал Ми­

шеля Шарля. Тот прибежал, и родственник про­

тянул ему сложенный листок бумаги, найденный

им под серебряным половником.

— Завещание... Ты наследуешь все.

Рассказывая эту историю сыну, Мишель

Шарль подчеркивал тот факт, что в печи пылал

огонь. По мнению Мишеля, наследство следовало

разделить, словно ничего не произошло. Отец и

Ноэми были другого мнения.

Тем временем умер добряк Анри. Поспешно

исследовали его шкафы и потайные ящики. Рас-

259

17*

считывали найти там эстампы и книги легкого со­

держания. Обнаружили же старые либеральные

памфлеты против Баденге * и несколько разроз­

ненных томов Пьера Леру * и Прудона *. В ящике,

запертом на ключ, хранилась школьная тетрадь,

где через всю страницу было яростно начертано:

«Да здравствует Республика!» Только один Ми­

шель, несомненно романтизируя этого сумасбро­

да, углядел в нем человека, похороненного

заживо.

Лилль для Мишеля остается городом кошма­

ров. Он ненавидит его черные от копоти стены,

скользкие мостовые, грязное небо, насупленные

ограды и ворота в богатых кварталах, запах пле­

сени в бедных улочках и звуки кашля, несущи­

еся из подвалов, бледных девочек двенадцати

лет, часто у ж е беременных, торгующих спичка­

ми и пялящих глаза на господ, достаточно жад­

ных до свежей плоти, чтобы рискнуть забраться

в эти убогие кварталы, женщин с непокрытой

головой, тянущих из кабачков мужей-пьяниц, он

ненавидит все то, о чем не знают или не хотят

знать люди в накрахмаленных манишках, с бу­

тоньерками, украшенными орденскими ленточка­

ми. У города есть свои мрачные тайны: Мишелю

было примерно лет тринадцать, когда он увидел,

как открылась дверь находившегося в квартале

монастыря и выбежавшая оттуда монахиня бро­

силась в канал. Какое отчаяние бродило под ее

чепцом? Молодая или старая, красавица или

уродка, жертва мелких монастырских колко-

260

стей, быть может, безумная, быть может, бере­

менная, незнакомка, словно сошедшая со стра­

ниц «Монахини» Дидро, преследует его

неотступно, словно султанша, утонувшая в Бос­

форе.

Но последнюю горькую каплю ему придется

испить в столовой дома 26 по улице Маре, в рож­

дественский вечер. Это вновь история бедного ку­

зена, но на сей раз со стороны Дюфренов. Вся

семья сидит за столом, только что на кухню унес­

ли разрезанную и наполовину съеденную индейку

с трюфелями, как вдруг объявляют о приходе ку­

зена Н., весьма посредственного господина, неу­

дачника в делах, который в настоящий момент

управляет католической молочной. Он не из тех

родственников, которых приглашают на Рождест­

во, и д а ж е не из тех, кому быстренько поставят

прибор. Он хочет видеть председателя Дюфрена.

Амабль приказывает провести его в кабинет Ми­

шеля Шарля и выходит с таким видом, словно ве­

дет судебное заседание.

Дубовые двери толстые, и, хотя кабинет приле­

гает к столовой, ничего не слышно. Но туг распа­

хивается одна створка, кузен, ошибаясь дверью и

пошатываясь как пьяный, пересекает столовую,

ни на кого не глядя. Амабль вновь усаживается за

стол и принимается за английский плумпудинг.

Как только лакей выходит, он вкратце пересказы­

вает свой разговор с докучливым посетителем. У

этого идиота Н., как известно, сын — лейтенант в

Алжире, повеса наделал долгов. Отец, чтобы за­

платить их, залез в кассу молочной.

261

— Я не могу тратить деньги на людей подобно­

го сорта, — заключает судья.

Все одобряют его, и никто, кроме Мишеля, не

был взволнован, когда несколько дней спустя ока­

залось, что кузен, несомненно страдавший острой

зубной болью, принял слишком сильную дозу ла-

уданума.

Улица Маре — тюрьма, Шекспир у ж е зара­

нее ответил Мишелю, что и весь мир — тоже.

Но когда удается сменить одну камеру на дру­

гую, это у ж е кое-что. В данном случае есть не­

сколько возможностей для побега. Одна из

них — уйти в религию, но филистерское хри­

стианство семьи как раз является частью того

уклада, от которого Мишель бежит. Об ордене

траппистов он начнет подумывать, да и то не

всерьез, только лет через тридцать. Второй вы­

ход — это Искусство с большой буквы, но он

не верит, что из него получится великий поэт