Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Главным противником в те годы признавалась Литва, окрепшая после победы при Сауле и способная нанести непоправимый урон еще не пришедшим в себя после монгольского погрома русским землям.

Уже весной 1239 г. Ярослав совершил поход на Смоленск и освободил его от засевших там литовцев, а «смоляны же урядивъ, и посади у нихъ князя Всеволода Мстиславича на столе»[694]. В летописи отмечено, что князь вернулся из Смоленска «со множествомъ полона, с великою честью», что должно говорить о масштабе проведенной кампании. Распространив власть на Смоленск, где теперь сидел его ставленник, летом 1239 г. Ярослав женил старшего сына — новгородского князя Александра — на наследнице Полоцкого княжества. Свадебные торжества состоялись в Торопце, а затем продолжились в Новгороде[695]. Полоцк в это время, надо полагать, был занят другим князем, поддерживаемым Литвой. Но сам факт бракосочетания в ближайшем к Полоцку Торопце указывал современникам на явные претензии суздальской династии распространить свою власть на эти земли. Борьба с Литвой должна была стать главной внешнеполитической задачей Александра Ярославича в первые годы правления.

В том же 1239 г., сразу после окончания свадебных торжеств, молодой княжич совершил объезд своих юго-западных рубежей и заложил несколько «городков» в среднем течении Шелони (вероятно, Порхов и др.)[696]. Характерно, что эти оборонительные укрепления расположились вдоль новгородской границы с псковской землей и прикрывали от литовских нападений прежде всего Новгород и побережье Ильменя, а не Псков. Однако вполне допустимо было их использование и в качестве удобной базы для наступательных операций в Литве, а также с целью отвоевать Полоцк.

Ярослав Всеволодович развил в 1239 г. невероятную активность. Возможно, ожидалось, что монголы ушли навсегда и можно на волне случившегося возродить могучую Владимиро-Суздальскую империю. Осенью 1239 г. князь совершает даже карательный рейд в южнорусские земли — к Каменцу, где захватывает в плен супругу князя Михаила Черниговского[697]. Тогда же его союзник Даниил Романович захватывает Галич[698]. Засевший в это время в Киеве Михаил Всеволодович совершает одну ошибку за другой. В 1239 г. монголы разрушат Чернигов и Переяславль, а затем подойдут к Киеву, где с ними вступит в оскорбительный диалог князь Михаил: он убьет послов хана Менгу и обречет на неминуемую гибель днепровскую столицу[699]. В результате уже в начале 1240 г. Михаил Черниговский сбежит впереди монгольского страха в Венгрию, бросив и Чернигов, и Киев на произвол судьбы. Столицу Древней Руси занял Даниил Романович, который, однако, там не задержался, но «вдал» город «в руки» посаднику Дмитрию, для того чтобы тот «обьдержати противу иноплеменьныхъ языкъ, безбожьныхъ Татаровъ, яко бежалъ есть Михаилъ ис Кыева в Угры…»[700]. Как считают большинство исследователей, киевским князем с этого момента можно считать Даниила, но летопись для этого не дает никаких указаний. Скорее наоборот, Даниил освободил Киев от узурпатора Михаила и готовился передать его Ярославу, сохранявшему титул киевского правителя[701].

Совершенно очевидно, что главной причиной изгнания Михаила было монгольское нашествие, но в тот момент стремления Ярослава совпадали с монгольскими. 1239 год — это его триумф в вековой борьбе с Ольговичами. Власть суздальской династии теперь распространялась от Волги до Днепра и от Студеного моря до Киева. Можно сказать, что монголы стали заочными союзниками великого князя Ярослава.

Вскоре ордынцы показали, что за все надо расплачиваться и новые империи на Руси смогут возникнуть только при их согласии. Зимой 1239/40 г. монголы совершили карательный рейд вдоль Клязьмы, разорив Муромскую и Мордовскую земли, сожгли Гороховец[702], напомнив тем самым князю Ярославу о необходимости поклониться великому хану. Беспечности быстро пришел конец. Для жителей суздальского Ополья и соседних земель пришло осознание неизбежности и регулярности монгольских погромов. Безумный страх перед бесчинствами кочевников охватил людей. Владимирский летописец записал в конце статьи 6747 (март 1239 — февраль 1240) года:

«Тогды же бе пополохъ золъ по всеи земли, и сами не ведяху и где хто бежить [отъ страха]»[703].

Весной 1240 г. началось тотальное бегство населения с Северо-Востока Руси. Вынужденные переселенцы уходили из страха перед монголами далеко в Европу. Источники упоминают о русских беженцах даже в Саксонии[704]. Другие бежали на русский Север. Отдельные, вероятно, забредали и в Ливонию, и в Финляндию. Страх перед монголами летел впереди.