Над громадной долиной ослепительно белые с черными маховыми перьями птицы, не теряя четкого строя, делали два-три круга, постепенно снижались, а когда до земли оставались считанные метры, разворачивались против ветра, резко гасили скорость крыльями, распушенными хвостами, опущенными перепончатыми лапками и одна за другой садились на мхи и лишайники. В долине еще не стаял снег, лишь обнажились крошечные островки голой земли. Разбившись на супружеские пары, гуси стремились как можно быстрее захватить эти островки, обрести свой участок, свое место под солнцем. Не из жадности и не из чувства личной собственности, нет; людские пороки вольным, свободным птицам неведомы. А чтобы вовремя произвести потомство. Святое это дело не терпит суеты. Гусыня принимается за устройство гнезда. Лапками и клювом она долго расчищает маленькую площадку и делает в почве углубление в пол-ладони. Потом щиплет траву и мох. Для толстой подстилки и валика вокруг гнезда. Гусак между тем ходит кругами, растопырив крылья, пригнув вытянутую шею, шипит по-змеиному — изгоняет с семейной территории другие супружеские пары, нахальных холостых самцов, вечно голодных, чрезвычайно прожорливых песцов, зорко следит за небом, каждую минуту ожидая нападения бургомистров и поморников. Утеплив перьями и выщипанным из груди пухом травянистую подстилку, самка тотчас откладывает первое яйцо. На следующий день — второе, на третий — третье, на четвертый — четвертое; передохнув двое суток, отложит последнее, пятое.
Снежной белизны крупные яйца вскоре приобретут нежно-желтоватый оттенок.
Новые и новые стаи птиц летят в долину, и все меньше становится свободных от снега островков земли.
Однажды, когда мы вернулись со смены и ужинали в бараке-общежитии, кто-то из буровиков, посмотрев в окно, в крайнем удивлении протянул:
— Ребя-ат! Гля-аньте!..
Мы прильнули к стеклу. Со стороны долины по пологому пригорку к бараку поднимались* переваливаясь с боку на бок, два гуся, самец и самка. Самка волочила по земле правое, странной формы, как бы вывернутое крыло.
На ослепительном оперении резко выделялись кровавые пятна.
Птица остановилась под окном. Гусак вытянул вверх змеиную шею и громко загоготал.
О том, что белые гуси во время насиживания яиц и линьки теряют осторожность, я знал и раньше. Птицы подпускают человека почти вплотную. И только тогда покидают родное гнездо. Не удивило меня и то, что гусак не оставил, не бросил свою раненую супругу. Прошлой весною наша буровая работала на севере Чукотского полуострова, в районе мыса Шмидта. В воскресный день, прихватив свою «ижевку», я отправился пострелять уток. Шагая по тундре, наткнулся на двух белых гусей. Мертвая самка лежала на мху вверх лапами, далеко вытянув длинную шею. Гусак лежал возле своей супруги. Он положил ей на грудь голову, прикрыл глаза. Я приблизился вплотную. Дробовой заряд изрешетил шею птицы. Видно, какое-то время гусь еще летел, скрылся от браконьерского глаза, а потом замертво рухнул на землю. Заслышав шаги, гусак вскинул голову, глянул на меня немигающим круглым глазом. Из глаза выкатилась мутная слезинка. Белые гуси умеют плакать. Не желая мешать, я поспешно отошел. Затем оглянулся. Гусак лежал в прежней позе, уронив голову на грудь мертвой гусыни.
Но мне ни разу не приходилось ни видеть, ни слышать, чтобы белые гуси сами пришли к людям...
— Вы здесь оставайтесь, я один пойду. Все вместе появимся — напугаем,— сказал наш бригадир, за четверть века облазивший с буровым станком чуть ли не всю арктическую тундру. И, прихватив из аптечки бинт, а со стола краюху хлеба, вышел из барака.
Толпясь у окна, мы с любопытством ожидали, что будет дальше.
Бригадир неспешно приблизился к птицам, начал бросать им кусочки хлеба. На пищу они не обратили никакого внимания. Сейчас их не интересовала пища. Гусак выбросил крылья и прошипел, однако не ринулся на человека в атаку, стоял на месте. Гусыня неуклюже распластала по земле поврежденное, окровавленное крыло. Бригадир присел возле нее и деловито, без суеты, словно занимался привычным делом, принялся перевязывать крыло.
Вернувшись в барак, он сказал:
— Похоже, песец напал. Крыло сломано. Может, срастется.
Я решил понаблюдать, что же будет дальше.
Гусыня между тем начала щипать мох и траву и складывать их аккуратными кучками. Затем клювом и лапами сделала углубление в земле, перенесла туда эти кучки. Гнездо она устраивала под самым окном барака.
Гусак стал тоже щипать мох и траву, подбирать разбросанные повсюду перья пуночек, лапландских подорожников, красноногих камнешарок, исландских песочников, куликов-дутышей — все эти птицы тоже гнездились на острове. И когда гнездо, сооруженное добротно, по всем правилам, было готово, гусыня немедленно села в него и начала откладывать яйца.