Северные рассказы

Вдруг медведь остановился и чуть повернул переднюю часть туловища в сторону. В прорези прицела появилась левая лопатка. Коой нажал спуск. Быстро выпрямился, передергивая затвор и вскинув карабин, выстрелил еще раз в метнувшийся силуэт. Потом упал лицом в снег и замер, прислушиваясь. Было тихо, только чуть-чуть шуршали струйки поземки да вздыхало море. Переждав немного и сдерживая вдруг появившуюся во всем теле дрожь, он поднял голову. В нескольких шагах от него сквозь сетку поземки желтела на снегу громадная туша с раскинутыми в стороны передними лапами я мордой, глубоко ушедшей в снег.

Зверь был мертв. Коой поднялся. Механически, усталыми движениями зарядил карабин и почувствовал невыносимую боль в пальцах, спрятал руки внутрь кухлянки. Лицо его было бледно и застыло в суровой неподвижности. Он устал… Так устал, что хотелось вот сейчас лечь на снег, свернуться калачиком и уснуть. Преодолевая усталость, он подошел к убитому зверю, потрогал его пушистую, ере податливую шкуру и присел на корточки перед мертвой головой. Она лежала уткнувшись в снег по самые глаза. На ушах на самых кончиках шерсти белел иней.

Вдруг… Коой ощутил плавное покачивание, точно на байдаре во время зыби. Он вскочил, забыв усталость Сквозь наступающий сумрак короткого зимнего дня в частой сетке снежной поземки виднелась широкая трещина… Коой закричал громко и жалобно и заметался на льду.

…Большая льдина, оторванная от припая океанской зыбью, плавно покачиваясь, отходила от кромки. Волны наплескивали на нее, а свирепеющий ветер разбрасывал их холодные брызги. Шел снег, мешаясь со снежной пылью, поднимаемой пургой.

На льдине около убитого медведя, свернувшись меховым комочком, спал Коой. Ему снилась яранга, теплый огонь экки[9] и глухой голос отца, укоряющий его в самовольной отлучке из дома.

Настала ночь. Высоко в небе заиграли сполохи. Пурга усиливалась. Злая Уяльх-уяльх с силой бросала пригоршни колючего снега. На море бушевал шторм. Седые волны с грохотом кидались на одиноко плывущую льдину, стараясь изломать ее. Недалеко от края льдины в обманчивом свете полярного сияния виднелась запорошенная снегом туша медведя и рядом с ней маленькая фигурка, закутанная в мех.

Три дня бушевала пурга. Три дня небо, смешавшись с землей, неслось сплошным серым сумраком. Снег мчался непрерывным потоком. Разъяренные волны холодного моря, как косматые звери, бросались на льдину, стараясь разгрызть ее и разметать по поверхности моря. На четвертый день пурга затихла и последние хлопья облаков очистили колыхающее сполохами небо. Поднявшаяся луна осветила льдину. На ней было мертво и тихо, только недалеко от моря из снежного сугроба вилась тонкая струйка пара.

Море утомленно вздыхало блестящими в лунном свете валами океанской зыби.

Коой проснулся. Все тело было сжато, как тисками, какой-то тяжестью. Попробовал пошевелиться — тяжесть поддалась и стала легче. На лицо посыпался снег. Движениями всего туловища он сбросил с себя твердый заледеневший сугроб и сел, отряхиваясь от снега. Было совершенно тихо.

Окруженная матовым венцом луна освещала льдину, покрытую свежими застругами. Глубокие, темные тени лежали около них.

Коой стал припоминать, сколько же прошло времени. Вспомнил, как, проснувшись в первый раз, поднял голову и опять уронил ее под сильным ударом несущегося в урагане снега. Вылезать из сугроба было нельзя. Это он знал отлично. От страха и одиночества, от воя ветра и шума моря Коой заплакал. Заплакал, как мальчик, настоящими детскими слезами. Так и заснул в слезах, замерзающих на щеках и ресницах ледяной корочкой. Потом много раз просыпался и, слыша вой ветра, забывался опять в полудремоте.

Прошло очень много времени. Коою казалось, что много раз наступал день и снова ночь. Мучительно хотелось есть. Коой осторожно освободил руки, примял вокруг себя снег и нащупал сбоку шкуру медведя. Достал нож и, с трудом вспоров застывшую кожу, стал скрести лезвием мерзлое мясо. Оно было до боли в зубах холодное, но вкусное, и Коой быстро насытился и опять задремал. Сквозь снежные стены его норы иногда мутно просвечивал дневной свет, но льдина продолжала содрогаться от ударов волн и злого ветра. Мальчик опять жевал мерзлое мясо, ел кусочки солоноватого снега и, повозившись немного, свертывался комочком и засыпал. В снежной берлоге не было холодно — только скучно и страшновато. Так и прожил он эти долгие дни одиночества под вой пурги, среди кипящих волн разъяренного моря.

Отряхнув снег с кухлянки, Коой поднялся на затекшие ноги и начал прыгать на одном месте. Ноги отводили, и по ним бегали колющие мурашки.

Лунный свет начал желтеть, а на востоке появилась у горизонта розовая полоска начинающегося дня. Вот полоска поднялась выше, и ее нижний край потеплел и зазолотился. На легких, разбросанных по небу — облаках появились розовые блики, стали разгораться все ярче и ярче, и, наконец, все вспыхнуло в свете первых солнечных лучей. Настал тихий морозный день.