Северные рассказы

Невольно приходит на ум история изучения Земли Франца-Иосифа.

Было много героики, трагических дерзаний и научных подвигов, но как выросла и возмужала наука и мощная советская техника, сумевшая в один сезон создать первоклассную научную станцию, оснащенную самой современной аппаратурой для всесторонних геофизических исследований. Как возмужала и выросла наша авиация, производящая полеты полярной ночью в столь отдаленные от материка районы и выполняя их буднично, строго по расписанию. Вспоминается первый в истории перелет от Москвы к Земле Франца-Иосифа. Это было в 1936 году. Зимуя в бухте Тихой, которая расположена всего в 180 километрах от острова Хейса, мы получили извещение, что к нам летят два самолета. Это было неожиданно и радостно. Самолеты в Арктике в то время были редкими гостями, а на Землю Франца-Иосифа вообще еще не прилетали. Мы старательно и долго готовились к. приему желанных гостей.

С тревогой и нетерпением мы следили за этим героическим перелетом. Все его этапы отмечали на карте и жили одной жизнью с отважными летчиками. Москва Вологда — Холмогоры — Архангельск — Нарьян-Мар — Амдерма и, наконец, мыс Желания.

С этой северной оконечности Новой Земли только один перелет отделял наших воздушных друзей от бухты Тихой. На мысу Желания бушевали штормы, и мы слышали по радио, как летчики боролись за сохранение в целости своих машин. А ведь это были легкие самолеты Р-5, одномоторные бипланы, рассчитанные на полеты в средних широтах.

Долгожданный день наступил неожиданно и для нас просто. За скалой Рубини-Рок показались две черточки: одна повыше, другая совсем низко.

Скоро мы горячо обнимали прилетевших гостей. Водопьянов, Махоткин, Аккуратов, Иванов, механики Ивашина и Бассейн были героями этого беспримерного перелета.

Нужно было иметь много отваги, мастерства и веры в успех для совершения более чем двухтысячекилометрового броска от Москвы до самой отдаленной полярной станции. Все, кто в то время зимовал в бухте Тихой, до сих пор сохранили самые дружеские и теплые чувства к участникам перелета Москва — Земля Франца-Иосифа. Но вот прошли годы. На смену старой авиационной технике пришла новая, на смену старым полярникам пришли молодые люди, оснащенные современными знаниями и методами исследований. Осталась только та же природа Арктики в своей величавой и холодной красоте. Остались те же контрасты земли, предсказанной русским ученым и случайно открытой австрийской экспедицией и с настойчивой планомерностью изучаемой советскими людьми.

Дни, проведенные нами на острове Хейса, были заполнены впечатлениями и трудовыми буднями замечательного коллектива советских людей.

БИШКА

Серая Сватья ощенилась, когда уже перестали сбегать с ледников ручьи, когда кайры со своими птенцами слетели с базальтовых скал на воду и когда в ночную пору на поверхности бухты стало появляться первое ледяное «сало».

Помет был невелик, всего три щенка — два серых, как мать, и один белый. Белого назвали Бишкой. Собственно, сначала ему дали имя «Мишка», но каюр зимовки, страдающий хроническим насморком, не пропадающим даже в Арктике, и испытывая затруднения в произношении чистых носовых звуков, невольно заменил заглавную букву.

Мы согласились — Бишка так Бишка, эдак даже лучше. По крайней мере никаких претензий. К тому же неизвестно, что еще получится из этого белого живого комочка.

Бишка рос незаметно и мало чем отличался от остальных щенков. Не было у него ни особых талантов, ни сообразительности и особых шкод. так отличающих всегда даровитых собак. Правда, каюр Мечевтъич, взяв однажды Бишку на руки и проделав с ним ряд таинственных манипуляций, авторитетно заявил:

— Первый медвежатник будет! Все признаки налицо и еще несколько совершенно особых!

Какие это были признаки, да еще «совершенно особые» — так и осталось для нас тайной…

Мы с больший интересом смотрели на обследование» которому подвергался Бишка.

Но ни заглядывание в самую глубину пасти чуть ли не до утробы щенка, ни плеванье в рот, что с особым шиком старого помора выполнял Мелентьич, ни дутье в черную влажную пуговку носа, ни тем более эксперимент ползания щенка по табуретке (упадет или не упадет) — нам абсолютно ничего не говорили. Однако заявление Мелентьича было молча принято к сведению» и с тех пор на Бишку смотрели с уважением и надеждой, как на будущего оплота всех медвежьих охот.

Прошла короткая полярная осень, а за ней зима и ночь. Пурги отсвистали свое положенное время, навалив у домов сугробы твердого как лед снега.

В марте солнце осветило зимовку. Люди встретили появление солнца салютом из ружей, собаки отметили его радостным лаем. Правда, прозаики и пессимисты уверяли, что лай относился не к солнцу, а только к стрельбе, но коль скоро стрельба относилась к появлению солнца, другая, более романтическая часть зимовщиков сочла возможным связать все эти явления в одну радостную и шумную картину.

В многоголосом хоре собачьего лая появился вдруг молодой, срывающийся, но солидный басок. Все обратили внимание на его обладателя.