Северные рассказы и повести

Со шлагбаумом пришлось столкнуться еще один раз. Но уже не с чужим, а со своим, внутрипромысловым. Бдительно–зоркий (всё–таки стаж на Севере почти сорок лет) Аль — Мансур на этот раз перестарался. Едва мы объехали препятствие по тундре, как выяснилось, что пресловутый шлагбаум вовсе не был закрыт, просто — зафиксирован небольшим куском проволоки, чтобы не мотало его на ветру. Можно было и не съезжать.

В одном месте, неподалеку от рабочего поселка газовиков, возле обочины Иван с Николаем обнаружили целое топографическое сокровище: несколько сложенных друг на друга небольших сварных пирамид из ржавого железного прута. Находку тут же оприходовали. Особенно радовался, по–видимому, весьма запасливый Иван. Дело в том, что такие пирамидки ставятся обычно над особо важными реперами. Репер в геодезии — это не паренек, танцующий рэп, а металлический знак, закрепляющий точку земной поверхности, высота которой относительно исходной поверхности определена инструментальным путём.

Над нами плывут ажурные закатные облака, напоминая собой наряд красавицы с микроавтобусной рекламы. Сверкает и полощется, словно огненное знамя на ветру, газовый факел на фоне плывущего неба. Стоят на мокрой песчаной площадке рядком машины — Урал, газон (вездеход на базе ГАЗ‑66) и трэкол. Это полевой транспорт подрядчиков. Завтра нам предстоит трудный день в совсем другом месте и на других машинах. Спасибо тебе, трэкол. Хорошая машина. Отечественная.

До завтра, мужики!

ПОСЛЕДНИЙ РЕМЕНЬ

На ярко–белом снегу возле зимней ледяной дороги на куске картонной коробки стоит на коленях смуглолицый человек в ярко–оранжевом зимнем комбинезоне. Его склонившаяся голова обращена в сторону тонущего в дымке сумеречного солнца, а губы шепчут неслышные слова древнего певучего знойного языка. Священная мусульманская молитва — намаз. Неподалёку возле Камаза–длинномера, гружёного трубами, — второй смуглолицый человек, видимо, водитель–напарник: наблюдает за ним…

В натужно завывающем на подъеме Урале мы медленно проезжаем мимо. Уже несколько дней с ночлегами наша вахтовка движется по приполярным и заполярным зимникам, останавливаясь перед каждым серьёзным подъёмом и спуском для того, чтобы мы с Алексеем могли произвести инструментальный замер очередного уклона. Они нужны дорожной службе, чтобы определиться: насколько велика опасность для проходящего транспорта и какие именно предупредительные знаки следует расставлять в каждом конкретном измеренном месте.

Винты тахеометра в любом случае удобнее вращать пальцами. Без варежек и перчаток они чувствительней, но именно потому — сразу же и стынут, скрючиваются на морозе. Ходить с отражателем на вешке вроде бы теплее, но заезженные транспортом ледяные склоны не держат ног, регулярно норовя выскользнуть из–под них. Выручает лишь острие вешки, поневоле превращающейся в единственную опору.

Но работа есть работа. И мы её выполняем. У каждого она своя. У шоферов наших (их двое, один за баранкой, другой отсыпается, затем они меняются) работа от которой трясёт, причём всех и сразу. Зимник — это не асфальт, а смерзшийся уплотнённый полуснег–полулёд. Смерзается он не всегда ровно: колеи и рытвины, тундровой кочкарник — всё чувствуется, ото всего потряхивает основательно и в самом прямом смысле. Конечно, дорожные службы направляют К-700 с утяжелителями на разглажку этих «морщинок», но всё везде не разгладишь, участки протяженные.

Известно, что зимний день короток, и едешь в основном в тёмное время. Свет фар подрагивает, выхватывая из темноты снежное, опустившееся на землю облако — дымчатый лес, окутанный, запорошенный мягким снегом, словно зависший между землёй и небом. Это очарование длится сотни километров — весь отрезок пути от Русского до самого Тагула. От Тагула же на север мимо Ванкора лес редеет, а сплошные заснеженные кусты на рассвете напоминают нежный розоватый пушок, покрывающий стылую землю. Чем ближе к Сузуну, тем меньше растительности, уже только отдельные розоватые пушинки остаются на пустынных, как голая простыня, пространствах. И вдруг весь снежный пушок исчезает. Впереди — только чёрные хилые скелеты–остовы одиноких лиственниц, да отдельные чёрные кусты, впившиеся в снежную равнину, как старые репьи. Безжалостный северный ветер — хиус махом сдул всю красоту…

Русское, Русско — Реченское, Тагул, Ванкор, Сузун — это одни из тех газонефтяных месторождений, из–за которых, собственно, в этой глухомани и появились зимники. В ночном мраке видны шевелящиеся красноватые пятна облаков над горящими где–то за горизонтом газовыми факелами. Их самих не видать, но отсветы в небе — дышат.