Северный гамбит

Так продолжалось дольше чем до полудня, пожалуй даже, до обеда. И уже начало надоедать — после обычной по расписанию раздачи пищи некоторые из нас стали спускаться в трюм, ворча: «Разбудите нас, если произойдет что-то интересное». Прошло еще с четверть часа, когда стрельба резко усилилась, пушки загремели где-то совсем близко, и вдруг в воде ярдах в ста от нашего борта встал высокий водяной столб. И на соседних судах, особенно тех, что шли слева, началась какая-то возня… да они пушки на палубу вытаскивают и пытаются закрепить! А на «Серебряном береге» лихорадочно разламывают ящики с танками, и «шерманы» крутят башни, разворачивая куда-то на противоположный борт. Что происходит, черт побери?

И тут из палубы «Уильяма Пенни», бывшего слева и впереди нас, вырвалось пламя, вверх полетели обломки и фигурки людей — прямое попадание снаряда калибром не меньше чем шесть дюймов! «Пенни» вильнул вправо и выкатился из колонны, прямо наперерез нашему «Меллстоку». Казалось, мы столкнемся — но он быстро замедлил ход, и мы разошлись буквально в сотне ярдов. Там огонь вырывался из-под палубы, рубка и мостик тоже горели — бензин в бочках, что ли, у них там был? И люди прыгали за борт, но ни мы, ни кто-то другой не останавливались, не спускали шлюпок, чтобы их подобрать. В куче и овцам безопаснее, когда волки рядом, — и отстать от общего строя значило и других не спасти, и самим погибнуть.

Потом и у нашего борта встал столб разрыва, и еще один. К счастью, не попали. Прибежал наш капитан вместе с каким-то флотским, и стал кричать: «Расчехляйте, крепите к палубе пушки, хоть как-то ответим — или нас расстреляют, как приговоренного у стенки». И мы забегали как оглашенные вместе с матросами парохода. Они указывали нам, к чему крепить, чтобы не поломало, выдержало отдачу. Палуба ведь не земля, сошник не зароется, пушка после каждого выстрела ярдов на десять будет назад прыгать — и за борт свалится, да еще и расчет покалечит. И как крепить, если наши пушки, стандартные 25-фунтовки, не с раздвижными станинами, а с цельным хвостом, на суше их колесами на круглый поддон ставят и вертят куда надо, а тут даже если зацепим тросами, как моряки указали, так ведь четыре градуса влево-вправо — весь сектор обстрела. Если цель чуть в стороне — всё отвязывать и по-новому зацеплять. Если цель за это время еще в сторону не уплывет! Но хоть какая-то работа. Тут появился майор, звали его смешно, Велл Эндью, и стал орать уже на нас и капитана: «Вы что, убить нас всех хотите? Никуда вы не попадете, только разозлите гуннов, тогда нас всех точно в воде расстреляют, как тех, на „Куин Элизабет“! А так нас топить не будут, им выгоднее военный груз захватить, чем отправить на дно. Короче, я приказываю всё вернуть на место! Убрать оружие, держаться подчеркнуто мирно и быть готовыми спустить флаг и поднять белый! К экипажу судна это тоже относится!»

А чуть в стороне стояли наш полковник с капитаном парохода. И молчали, что могло быть истолковано лишь как согласие. Захотели остаться чистенькими, не замарать свою честь хотя бы внешне? Насколько я знаю, полковник Кокс по возвращении из плена никакому наказанию подвергнут не был, дослужился до бригадного генерала, вышел в отставку в пятьдесят пятом. Ну, а майор Эндью… про эту сволочь расскажу дальше.

В общем, сдались мы. До того смотрели, как в нескольких сотнях ярдов потонул «Серебряный берег». И пришли к выводу, что майор Эндью не так уж и неправ — шансов у нас не было, ну не могут наши пушечки тягаться с тяжелыми морскими орудиями, какие стоят даже на эсминцах, при том что и артиллеристы у противника натренированы именно на морские цели. Танки успели выстрелить едва по одному разу, как «Серебряный берег» начали рвать снарядами на куски. Всё горело и рушилось, а затем пароход стал быстро погружаться и опрокидываться, а с палубы еще раздавались последние выстрелы, когда вода уже захлестывала. А мы молились за упокой их душ, но не решились подойти, потому что обозленные итальянцы продолжали стрелять, и снаряды часто ложились вокруг, больше с недолетом или перелетом. Это счастье, что мы были не ближе или дальше, а в стороне. Все ж римляне соблюдали законы войны, не трогая тех, кто не оказывал сопротивление. К нам на борт поднялась их абордажная партия — взвод во главе с лейтенантиком. Приняли капитуляцию от наших офицеров, а нас загнали снова в трюмы, закрыли крышки и сказали, что в случае бунта эсминцы нас потопят, а спасать будут лишь своих. И мы поползли к их порту. Еще трое суток в жаре, духоте, почти без пищи и воды. Раз в день нам что-то спускали сверху; туалетом были ведра в углу.