Мы шли на глубине сто пятьдесят — двести метров, скользя в воде, как призрак, невидимый для акустики этой войны. Война осталась там, на поверхности, тут вспомнишь Жюль Верна с его «Наутилусом». Что там Немо говорит на этот счет? «Нет войны глубже десяти футов», — здесь вообще-то есть, и какая! Но сначала нас нужно обнаружить, а вот с этим проблемы. И мы шли на зюйд-ост, юго-восток, и на борту было всё спокойно, как на учениях в том 2012-м. И даже дюриты пока не подводили, успели нам прислать партию самых настоящих плетенок местного изготовления, и для сравнения резиновых, армированных шелком, так что в ЗИПе двойной комплект. А остальное — мех, Серега Сирый, свое заведование буквально на пузе облазал и клянется, что всё работает нормально, на его зоркий взгляд. И хорошо, что у нас пока не было боевых повреждений — пробоину или даже вмятину в прочном корпусе полноценно заделать не удастся, нет еще здесь ни таких технологий, ни марок металла. И встанем тогда в Северодвинске на прикол наглядным пособием, и куковать нам всем на берегу, пока советские атомарины в строй не войдут.
Лично мне это, положим, будет в айс. И всем нам — успели всё же корни там пустить, семьями обзавелись. И заслуг перед СССР достаточно: по боевому счету, хоть в книгу Гиннеса нас пиши — весь фрицевский Арктический флот на ноль помножили. Вот только война идет; а следом, очень может быть, и другая начнется. А на войне закон, мне Большаков сказал: если ты не убил врага, завтра он убьет или тебя, или кого-то из наших. Мы фрицевские лодки сейчас потопили, не напрягаясь — а ведь это, по меркам текущего времени, враг очень сильный и опасный, и не попадись нам, много бед ведь мог бы натворить! И получится, что если мы на берегу останемся, то же самое дело местным товарищам стоить будет большой крови.
И нашептывает мне что-то, что пока мы очень хорошо бьем и топим врага, нас в этом мире никто тронуть не посмеет. Напротив, наш авторитет и репутация неуклонно повышается, и даже послабления идут, как, например, в виде отсутствия на борту обязательной парторганизации и охвата партийно-политической работой. Немцев топим — в этом наша партработа и есть. Так что, немецкие овечки, идти вам на дно — ради нашего обустройства в этом мире. Или англо-американские — ну, это как товарищ Сталин решит, в лице своего «государева ока» товарища Кириллова — а то, если потопить не тех или не в то время, выйдет не повышение репутации, а вовсе наоборот.
А «жандарм» наш, комиссар ГБ третьего ранга, что соответствует армейскому генерал-майору (или даже генерал-лейтенанту?) товарищ Кириллов Александр Михайлович, с коим мы отлично взаимодействовали еще с первого нашего похода здесь в августе сорок второго, явно на своем месте в экипаже атомарины из следующего века. В мои распоряжения не вмешивается (пока дело не касается политики), успешно помогает нашему «комиссару» Елезарову, как-то мягко подмял под себя штатного особиста, носящего кличку Пиночет, стал своим в кают-компании, по тревоге находится в ЦП, но как-то незаметно — он всё видит, но его как бы и нет. Что ж, «око государево» оно око и есть. Хоть при царе, хоть при Сталине.
Мы не знали, что через несколько часов после того, как «Воронеж» вышел из Полярного, от британской военной миссии в Лондон ушло кодовое сообщение. И самолеты Берегового командования Британских ВВС стали усиленно обследовать море по границе британской и советской операционных зон.
А южнее нас полным ходом удирали «Гнейзенау» и «Зейдлиц» курсом зюйд-зюйд-вест. Впрочем, мы не могли бы их догнать, даже если бы знали и хотели.
Четвертого октября 1943 года «Воронеж» прошел южнее Исландии на Запад. Там, где в наше время пролегал СОСУС — натовский противолодочный барьер. В это время в Атлантике западнее Британских островов уже развернулись активные и неожиданные — для обеих сторон — события.
И надо же было «Куин Мэри», последней уцелевшей «черной королеве», выйти в море первого октября! Имея на борту пятнадцать тысяч американских военнослужащих (поскольку теперь ей приходилось работать за двоих).
В штабе Командования ВМС метрополии была тихая паника.