Северный крест

Эллинизмъ, какъ извѣстно, – время синкретическихъ ученій, взаимовліяній, широкаго обмѣна идей, «діалога культуръ», и если Востокъ предоставлялъ разнаго рода религіозныя ученія, то Западъ (греки) – раціональный инструментарій своей мысли, оформляя и кристаллизируя восточныя прозрѣнія въ законченныя и стройныя системы. Йонасъ въ извѣстнѣйшемъ своемъ трудѣ «Гностицизмъ» сообщаетъ, что «…иудаистский монотеизм, вавилонская астрология и иранский дуализм <…> были, возможно, тремя главными духовными силами, вложенными Востоком в форму эллинизма, и они всё больше влияли на его позднейшее развитие». Важно, что тотъ же Йонасъ признаетъ, что сперва была эллинизація Востока, но послѣ – оріентализація Запада, когда Востокъ, вобравъ въ себя всё богатство грековъ, смогъ явить культурный прорывъ, создавъ болѣе сложныя синкретическія системы, гдѣ восточнымъ ядромъ было начало религіозное, а западнымъ – интструментарій, языкъ и пр. Востокъ повліялъ не только на простонародье, на греческую религію и миѳологію, но и на греческую философію, содѣлавъ её болѣе религіозной, болѣе мистической (неопифагореизмъ и неоплатонизмъ); философія подвигалась къ религіи, всё болѣе теряя свой только теоретическій и метафизическій характеръ; бездна между ними упадывала; этическіе вопросы стали вопросами наиглавнѣйшими; анализъ всё болѣе и болѣе уступалъ мѣсто догмѣ; поискъ счастья сталъ главною цѣлью философіи. Большинство философовъ отнынѣ имѣли восточное происхожденіе. Именно тогда – снова – засіялъ съ Востока свѣтъ. И засіялъ онъ для Запада, который словно сухая, старая, изсушенная земля, давно испытывающая жажду, принялъ въ лоно свое живительную влагу сѣдого Востока. Произошло религіозное обновленіе культурнаго міра Запада, клонившагося къ упадку. То было именно новая, своеобычная, оригинальная культура, являющая себя помимо традиціонныхъ ученій и религій – новыми теченіями мысли (которыя должно разсматривать вмѣстѣ): неопифагорействомъ, неоплатонизмомъ, эллинистическимъ іудаизмомъ, восточной магіей и астрологіей, мистическими культами Востока, христіанствомъ и, наконецъ, гностицизмомъ. Важно то, что вышеперечисленныя теченія не варились въ собственномъ котлѣ, а сопересекались и взаимодѣйствовали. То былъ, въ самомъ дѣлѣ, – «діалогъ культуръ», глубокихъ культуръ, ибо едва ли не всякая поздне-религіозная культура глубока. Общимъ для нихъ является: трансцендентный Богъ, идея спасенія, дуализмъ добра и зла, свѣта и тьмы, духа и матеріи, плоти, жизни и смерти, горняго и дольняго, тамошняго и здѣшняго. Вліяніе Востока на Западъ было, видимо, сильнѣе, ибо оно было глубже; Западъ много больше нуждался (и въ самыхъ верхнихъ пластахъ культуры, и въ низахъ) въ живительномъ дуновеніи новаго, онъ выдохся, духовныя его достиженія всё менѣе и менѣе удовлетворяли людей, творить новое онъ всё менѣе могъ; Востокъ же ни въ чёмъ не нуждался. Въ античной мысли начинаетъ преобладать этическое направленіе, которое такъ или иначе упиралось въ концѣ концовъ въ религію. Крѣпли религіозныя настроенія и чаянія, что открывало дорогу вліянію Востока. Возвышается роль мистицизма и откровенія, которое въ концѣ концовъ ставится на самую вершину. Философъ теперь – посредникъ межъ богами и людьми. Знаніе уступаетъ мѣсто вѣрѣ. Философскій эклектизмъ, представленный въ первую очередь новопифагорействомъ и новоплатонизмомъ если и удовлетворялъ, то лишь малую часть малой части общественности: отдѣльныхъ представителей духовной элиты. Массы алкали иного; иное нашли онѣ въ Востокѣ; восточныя божества, столь непохожія на западныхъ, проникаютъ въ римскій пантеонъ; теперь славятъ ихъ вплоть до Германіи на сѣверѣ и Галліи и Британіи на западѣ; особую извѣстность получилъ культъ Митры. Рождается синкретизмъ. И всё же иные изслѣдователи (напримѣръ, О.Группэ и проф. М.Э.Посновъ) разумѣютъ эллинизмъ не только слѣдствіемъ упадка, но и самымъ упадкомъ, не развитіемъ, а разрушеніемъ греческаго духа; но это касается только до философіи, промѣнявшей собственную мысль, исходящую отъ человѣка и человѣкомъ рождающуюся, на чечевичную похлебку восточныхъ откровеній, нисходящихъ отъ служителей чуждыхъ, восточныхъ божествъ; философія стала зависимою отъ неродныхъ авторитетовъ, раскачиваясь отъ строгаго стоицизма и аскетическаго новопифагореизма до разнузданнаго эпикуреизма; о культурномъ упадкѣ говорить не приходится (даже и по мнѣнію вышеназванныхъ ученыхъ мужей). Синкретическія ученія расправляютъ крылія еще за одно-два столѣтія до Р.Х.: многочисленными тео- и космогоніями, ученіями о происхожденіи человѣка, мистическими теченіями. Всѣ они носятъ безусловно религіозный характеръ. Важнѣйшими направленіями было: герметическое и мандейское. Оба, безъ сомнѣній, повліяли на становленіе гностицизма, потому что и были прото-гностицизмомъ или же попросту первымъ, раннѣйшимъ образчикомъ гностицизма, зачиномъ его; въ сущности, мандеи (арамейское manda=gnosis) суть гностики, знающіе и видящіе въ знаніи спасеніе; мандеи также извѣстны какъ назореи, но на дѣлѣ такъ они нарицали лишь наиболѣе благочестивыхъ изъ своей среды. Но гносисъ – для духовной элиты, а для народа – магія, мистеріи, культы[93]; это двѣ стороны одной медали, онѣ неразрывны.