Северный крест

– Вы и со мною, какъ я погляжу, въ стойлахъ и въ цѣпяхъ, о затерянные. Рабами родились и рабами помрете. Безумные, васъ не вырвать изъ объятій низости. Я, лишь я съ каждымъ мигомъ всё свободнѣе. Ибо вы – песокъ морской, а я – жемчужина. И я учу о томъ, какъ стать жемчужиною, но вы не только слѣпы, но еще и глухи. Надъ нами реялъ стягъ незримый – наивысшій изъ когда-либо вздымавшихся на сей землѣ. Но вашими усиліями покрытъ навѣки онъ позоромъ; я отнынѣ не желаю его нести. Вы, быть можетъ, слегка начали перенимать отъ меня: мое мужество, мою отвагу, умѣнье мастерски владѣть оружіемъ: но вы не переняли отъ меня: духъ. Я говорилъ, что вы станете столь же достойны, какъ я, когда обрѣтете Я. Но у васъ нѣтъ дверей для духа, врата сердца вашего запечатаны. Что близъ меня вы, что далече – всё одно: бездна безднъ межъ насъ. Я призывалъ узрѣть васъ во мнѣ, но вы отъ вѣка слѣпы, о пасынки Судьбы.

Отвернувшись отъ нихъ, не могучи болѣе взирать на нихъ, М. про себя подумалъ: «…ибо перенять духъ нельзя. О, какъ они низки. Невыносимо. Какую кость не брось – беззубые всё грызутъ».

– Что есть духъ? – вопрошала толпа. – Если это можно потрогать, или же оно даетъ прибыль, или же само есть прибыль…

– Духъ есть нить, единственно и дозволяющая не заблудиться въ Лабиринтѣ зла, незнанія и тьмы, ибо даетъ познаніе истины. Духъ – это не жизнь, которая есть лишь скитанія по Лабиринту, безпрокія и безцѣльныя, ибо онъ есть то, вокругъ чего жизнь должна вертѣться: она должна вертѣться не вокругъ самой себя. У васъ же, однодневки, она вертится вкругъ чего угодно, но не духа, но болѣе всего отъ вѣка оскверненная ваша сущность вертится вокругъ низости да пресмыканья, – сказывалъ М., гордо встряхнувши черною прядью кудрявыхъ своихъ волосъ. – Духъ есть то, милостью чего каждый могъ бы быть независимъ отъ Судьбы и обрѣсть самихъ себя. Въ любой покоренности и сокрушенности сердечной, въ смиреніи любомъ – зиждется Судьба, но вы избрали стези невѣрныя: онѣ не ведутъ къ преодолѣнію Судьбы: нынѣ вы еще болѣ въ лонѣ ея. Духъ есть то, милостью чего обрѣтается Вѣчность; она – небытіе; человѣкъ духа есть остріе Вѣчности въ мірѣ семъ. Но слова здѣсь лишни: неисправимы! Вы не смѣете поднять очи къ небесамъ и обратить свой взоръ къ Вѣчности, плывя вмѣсто сего въ страну вѣчнаго забвенія; зачѣмъ, о, зачѣмъ влачите никудышное свое бытіе, зачѣмъ длите вы – вы всѣ! – никчемное свое существованье, рабскій свой сонъ? Несмотря на то, что рабъ возставшій порою не есть рабъ, вы – все еще рабы: война рабовъ противу рабовъ…

– Несмотря на всё наше безпредѣльныя къ тебѣ уваженіе и преданность, я тебѣ вотъ что скажу: вождь, ты не человѣкъ, въ тебѣ сердца нѣтъ, о необоримый во браняхъ, – говорилъ старецъ съ животно-глупыми глазами, мнимо-бездонными и широко-открытыми, какъ и изсохшій его ротъ, словно увидавшими Пана и охваченными паническимъ ужасомъ.

– Да, поистинѣ: я не человѣкъ, – возглаголалъ вслухъ М. съ нечеловѣческимъ достоинствомъ; а про себя же вспомнилъ словеса Дѣвы: «Сущность человѣка – въ ритмѣ дыханія земли – судорожно-мѣрно вертится вкругъ одного древа-сорняка, забившаго всё остальное, и имя сорняку сему – Счастье, кое распадается на двѣ не вѣтки, но вѣтви, кои для человѣка священны и почти – въ силу священности – не обсуждаемы и никогдаже осуждаемы: чувственныя, плотскія удовольствія и корысть (какъ божество и единовременно всё жъ не только божество, но всё жъ еще и средство: къ первому). И Себь и Собь являютъ себя воедино, ибо коренятся въ одномъ, имѣя корень единый». Ему подумалось далѣе: «Видимо, таковъ міръ: всегда были, есть и будутъ: рабы и господа; сіе – не измѣнить вовѣкъ…благородными ихъ насилу не сдѣлать: благородными либо рождаются, либо волею становятся. Они не свыклись съ рабствомъ: они отъ вѣка и до вѣка суть рабы, и природа ихъ скотская. Мысли былыя о претвореніи ихъ въ свободныхъ были мечтою, обманчивой и несбыточной. Пекло войны лишь высвѣтлило природу ихъ. Но я воевалъ не за нихъ, но за свое достоинство; и я уже показалъ – всѣмъ и себѣ въ первую очередь, чего стою. Однако – во имя себя – буду сражаться вновь и вновь: до конца. И лишь послѣ отправлюсь на Востокъ, ибо было мнѣ видѣніе Ея, единственной богини для меня, Дѣвы неложной, имѣвшей ко мнѣ слово: «Гряди на Востокъ, откуда исшелъ ты нѣкогда. Тамо и узримъ другъ друга». М. продолжилъ много спокойнѣе: