– Он собрался написать книгу о своей фамилии, о генеалогическом древе, о предках, о том, как они воевали, как служили царю, о родовом поместье и так далее. Но в делах литературных он смыслит не больше, чем, скажем, в науке о землетрясениях, поэтому я обещал ему помочь.
– Хорошее дело, – одобрила Аня, – все лучше, чем ловить тараканов в офицерских меблирашках или ковыряться в моторе такси.
Митя вновь перехватил Анину руку, поднес пальцы к губам, поцеловал.
– Пальцы твои пахнут хорошим русским вином, – сказал он, – из голицынских подвалов. – Вино «Слезы Христа», которое любил царь, имеет вкус меда.
– Так мы и пьем вино.
– Французское вино, но не русское.
– У всякого вина – основа одна: винная ягода, поэтому, Митя, что французское вино, что русское…
– Ох, и упрямая же ты, Ань! У тебя мужской характер.
Аня улыбнулась, улыбка ее была смущенной, какой-то заторможенной.
– Такой меня сделала война, – сказала она, – если не иметь мужского характера – можно легко погибнуть… Женщины, не имеющие мужского характера, обречены.
Вместо ответа Митя отрицательно покачал головой, опять поднес к губам ее пальцы.
– Что, ты не согласен? – удивилась Аня.
– Не согласен. Женщина должна оставаться женщиной даже на войне, иначе на вымирание будет обречен весь мир.
– Ты тоже упрямый.
– А как же! Я все-таки мужчина.
– Вот и нашла коса на камень… – Аня рассмеялась.
– Но когда надо, я бываю покладистым, – с жаром воскликнул Митя, прижал руки к груди. – Я – хороший!
– Это еще надо проверить, – продолжала смеяться Аня.
– Разве моего слова – слова дворянина – недостаточно?
– Недостаточно.
Митя выпил залпом бокал вина, пальцами подбил усы – это был залихватский жест, свидетельствовавший о мужской независимости, – и налил себе еще вина.
– Вино – не вода, – сказал он, – жажду не утоляет, – сделал несколько глотков из бокала и поставил его на стол. – Анечка! – Взгляд его стал умоляющим. – Выходи за меня замуж. Пожалуйста! – Митя молитвенно сложил ладони вместе, посмотрел вверх, в потолок. – Пожалуйста, дай положительный ответ!
У Ани дрогнули и приподнялись уголки рта, она отогнула рукав изящного, сшитого из тонкой кожи пиджака, глянула на небольшую серебряную луковку, притороченную к ремешку, – наручные часы. Митя невольно приподнялся на стуле – ему хотелось побольше побыть с Аней, но, видимо, из этого ничего не получится.
– Ты спешишь?
– К сожалению, мне поручили провести одну встречу.
– Отменить ее нельзя?
Аня покачала головой.
– Если бы можно было отменить, я бы отменила.
– А где ответ на мой вопрос, Аня?
Аня коснулась рукой Митиной щеки.
– Чуть позже… Ладно?
Через сорок минут Аня Бойченко уже сидела в другом ресторане – небольшом, уютном, тихом. Таких «местечковых» ресторанов в ту пору в Париже развелось полным-полно – именно «местечковых», потому что жители окрестных кварталов считали их своими и охотно ходили в них, а по воскресеньям – целыми семьями…
Чужих людей в таких ресторанах почти не бывало, здесь они – редкость, исключение из правил. Гость – прибывший из Москвы посланец, только что повстречавшийся с Плевицкой и Скоблиным, – скользнул рассеянным взглядом по пространству ресторана, задержался на одном из столиков, за которым сидел обрюзгший нетрезвый мужчина, губы у гостя дрогнули – алкоголики, оказывается, водятся не только в России, – похвалил Аню:
– Вы выбрали хорошее место для встречи.
– Я старалась, – сухо, совершенно бесстрастно произнесла Аня. – Хотя у меня, простите, нет денег, чтобы угостить вас.
– Это не проблема, – проговорил гость, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче, – я позабочусь об угощении.
– Не заказывайте только обильной еды, – попросила Аня, – кофе, и этого будет достаточно.
Гость сделал рукой широкий жест, будто он сам Гарун-аль-Рашид[42], решивший приобрести где-нибудь в Африке алмазные копи.
– Честно говоря, мне захотелось есть, – сказал он. – Хотя я недавно из-за стола… Но Париж – такой город, где все время хочется есть. Много раз ловил себя на этом…
– Да, Париж – город изысканной еды.
Подошел официант.
– Помогите мне справиться с меню, – попросил гость.
Он заказал себе седло барашка с артишоками, молодое домашнее вино, козий сыр, которого никто раньше не пробовал, и разной кулинарной мелочи – тарталеток с паштетами, грибами и рыбой. Когда официант удалился, гость нагнулся к Ане:
– В Москве решили, что генералу Миллеру пора давать показания на Лубянке.
– Это надо было сделать давно, – спокойным сухим тоном отозвалась Аня, – хотя Миллер – не самый большой пакостник из числа эмигрантов.
– Многие так говорят. Но не я решаю, кого казнить, а кого миловать.
– Когда состоится акция? – спросила Аня.
– Это мы сообщим. Скорее всего… в общем, я сообщу. – Гость улыбнулся лучезарно. – Я остаюсь в Париже для координации действий. Произойдет это в ближайшие месяц-полтора…