Северный крест

Крутиков вывел второго пленного, тот ослепленно заморгал – слишком ярким показался свет теплого летнего дня после сумеречного грязного трюма, – задрал голову, и капитан ткнул его кулаком в спину:

– Пошел! Иначе доброта наша на этом кончится – я застрелю тебя!

Он подтолкнул пленного к лееру, за которым плескалась онежская кудрявая вода. Пленный сделал несколько неловких шагов.

Тут Крутиков обратил внимание, что на ногах у пленного – вполне сносные, хотя и заляпанные грязью кожаные сапоги, не «брезентуха» какая-нибудь, – в годы Гражданской войны часто шили сапоги из брезента, поскольку другого материала не было, и он скомандовал горласто, боясь, что пленный уточкой перевалится через леер и нырнет в воду:

– Стой!

Пленный остановился.

– Ну-ка, ну-ка, покажи мне свою обувку. – Крутиков присел на корточки, чтобы получше разглядеть сапоги.

Сапоги были справные, пошитые толковым мастером – видно, сняты с какого-то офицера, – сидели на ноге как влитые.

– Снимай сапоги! – скомандовал Крутиков.

Пленный сдернул один сапог, потом освободился от второго. Затем, ни говоря ни слова, подошел к лееру, переступил через провисший тяжелый трос и, с силой оттолкнувшись от борта, прыгнул в воду.

Плоско прошел под водой – сверху с палубы парохода была видна его спина, еще мелькали светлые босые пятки, которыми он усердно молотил, и вынырнул из воды уже у самого берега.

– Ловкий парень, однако! – одобрительно произнес Крутиков, подхватил трофей, хотел было сразу сунуть в мешок, но слишком уж грязные были сапоги, и он решил их вымыть.

Засек взглядом матроса с ведром – тот ловко швырнул мятую жестяную посудину в Онегу и вытащил полное ведро воды, – пристал к нему:

– Одолжи-ка ведерко!

– Зачем тебе?

– Сапоги помыть.

– Для сапог нужно помойное ведро, а у меня такого нет, – недовольно пробурчал матрос.

Когда матрос ушел, повесив ведро с веревкой на крюк, Крутиков проворно метнулся к нему, намотал веревку на руку и швырнул ведро за борт. Не знал он, что швырять ведро в реку надо умеючи, вверх по течению, а Крутиков швырнул его просто от борта. Хорошо, запас веревки был намотан на руку порядочный – ведро рвануло, и Крутиков чуть не вылетел за леер, едва удержался на ногах. Выматерился. Ведро, угодив в тугую встречную струю, подпрыгнуло высоко, это, собственно, и спасло Крутикова, он дернул веревку к себе, и ведро с грохотом опустилось на палубу монитора.

Попытка вымыть сапоги не удалась. Пришлось их засовывать в мешок грязными.

Караван из двух мониторов и одной боевой миноноски продолжал двигаться по Онеге дальше.

* * *

При упоминании фамилии Скоморохова у Миллера начинали невольно ныть зубы. Стремительный, как колобок, удравший из дома и теперь опасающийся преследования деда с бабкой, Скоморохов появлялся то в одном месте, то в другом – то у рабочих в депо, то в порту у грузчиков, то в Соломбале у рыбаков, и везде вещал – он очень хорошо вещал, этот левый эсер, – заслушаться можно было.

Направленность его речей была антимиллеровская – Скоморохов предлагал сместить северного губернатора, превратить его в навоз.

К Миллеру попросился на прием начальник контрразведки – зная, что генерал его службу не любит, полковник, возглавлявший отдел, появлялся в кабинете Миллера крайне редко.

– Давайте мы уберем этого крикуна, – предложил он Миллеру, – одно движение, всего одно – и кукарекать Скоморохов будет совсем в другом месте.

Брови на лице генерала взлетели вверх.

– Насилие? – спросил он резким, каким-то петушиным голосом. – Нет, нет и еще раз нет! Этого допускать нельзя. Никакого насилия! На этого крикуна неплохо бы напустить своего петуха, типа мурманского Юрьева, и тогда все будет в порядке.

– Юрьев на это не пойдет, – заметил начальник контрразведки. – Не понимаю только, зачем его оберегают англичане. Берегут, будто он племянник королевы.

– А я и не сказал, что это должен быть Юрьев. Я сказал – типа Юрьева… Какой-нибудь крикун, похожий на попугая.

– Если Скоморохова не изолировать – вам придется включать его в состав правительства, – предупредил начальник контрразведки.

Общество в Архангельске неожиданно разбилось на три части: правые – это так называемое оборонческое крыло, сторонники создания могучей северной республики, ничего общего не имеющей с Россией; центр – это обычное колеблющееся болото, ни нашим ни вашим, с одной лишь программой – уцелеть бы самим; и левая часть, готовая сложить знамена и сдаться – пораженцы, менее всего привечаемые Миллером. Скоморохов прыгал по всем трем островам, как кулик по трясине, даже лапы себе не замачивая – передвигался, будто посуху.

– Да, – согласился с начальником контрразведки Миллер, – придется включить Скоморохова в состав правительства и тем самым сделать своим.

– Он не пойдет на сближение, – отрицательно качнул головой начальник контрразведки. – Мы этого деятеля изучили очень хорошо.

– Вот когда не пойдет на сотрудничество, сударь, тогда и будем принимать решение.