Северный крест

Андрюха поспешно заработал флажками, семафоря монитору «добро». Пароход вновь подал хриплый, словно застуженный на ветру гудок и начал плоско, боком, подгребать к берегу. Лебедев с интересом наблюдал за ним: такой маневр миноноске был неведом.

На реке заметно поднялась вода.

Здесь, в нескольких десятках километров от устья, от моря, действовал закон приливов и отливов – вода осаживалась, споро уползала вниз, в море, а потом, когда наступала пора прилива, прибегала вновь.

Монитор благополучно пристал к берегу, с борта на землю бросили несколько сходен, и с полсотни солдат, гулко бухая по сходням каблуками, скатились на берег. Руководил ими капитан Слепцов. Кривоногий, низенький, прочно стоящий на земле, лютый, он взмахнул над головой блестящим стеком, потом вытащил из кобуры кольт, также махнул им:

– За мной!

Лебедев покачал головой:

– Ненормальный человек!

Такие люди, как Слепцов, вершат революции, а потом давят их, колобродят, поднимая народ на бунты, затем отходят в сторону и, заложив руку за борт мундира, спокойно наблюдают, как льется кровь людей, бывших с ним. Они не боятся суда истории; жизнь, события ее считают карманными – готовы управлять ими, но не всегда это у них получается. У событий, у течения жизни, оказывается своя логика, а у слепцовых – своя.

Слепцов лихо, ни разу не оскользнувшись, взлетел на закраину берега и вновь призывно взмахнул стеком:

– За мной!

Серая сопящая лава понеслась за ним в лес.

Вернулась цепь через двадцать минут, с собой она приволокла двух избитых, с окровянными лицами мужиков.

– Вот они, еврейцы-красноармейцы! – прокричал Слепцов с берега, ткнул стеком вначале в одного пленного, потом в другого. – Что будем с ними делать?

Лебедев поднес ко рту рупор – еще не хватало, чтобы он вершил суд, выносил приговоры, а потом еще и приводил их в исполнение; не-ет, он моряк и карательные функции – не его дело, он никогда их не «реализовывал», если выражаться словами лощеных прапорщиков из штаба Марушевского, проговорил зычно:

– Разбирайтесь сами!

Слепцов выстроил на берегу солдат, поблагодарил их за службу, потом перевел взгляд на замызганных худых пленников:

– С этими чучелами разговор будет особый.

Через десять минут караван, ведомый миноноской, двинулся по Онеге дальше.

Допрашивал Слепцов пленных в трюме монитора, в грузовом отсеке, пахнущем крысами и гнилым сеном.

Из числа подопечных десантников он назначил себе денщика – услужливого парня с круглыми крыжовниковыми глазами по фамилии Крутиков, в прошлом тот работал официантом в одном из вологодских ресторанов и знал, как услужить начальству, – Крутиков принес в трюм табуретку, поставил ее на видном месте. Пояснил:

– Это для господина капитана.

– Слушай, Крутиков, господ-то сейчас нету, – сказал ему Дроздов, извлек из кармана пачку французских сигарет «Голуаз», небрежно швырнул одну сигарету в рот, зажал ее губами.

Обеспечение в войсках Миллера было налажено по первому разряду, не то что в Красной армии или в армии Колчака. В красных войсках нет ничего, хоть шаром покати, командиры дивизий питаются брюквой и черными «тошнотиками», как русские бабы издавна зовут грубые, похожие на куски жареного картона оладьи из прошлогодней промерзшей картошки.

Солдаты армии Миллера курили французские и английские сигареты – с куревом был полный порядок, – а красноармейцы – сушеную траву, листья лопуха, перемешанные с растертыми былками конопли, да толченую кору.

– Это у тебя, Дроздов, господ нет, а у меня они были, есть и будут, – запоздало ответил Крутиков, выпрямился гордо.

Пришел Слепцов. Со стеком в руке. В конец стального стержня была впаяна гайка – чтобы удар был ударом, а не дамским поцелуем. Слепцов сел на табуретку и угрюмо глянул на пленных. Поинтересовался тихо:

– Кто такие?

Пленные молчали.

Дроздов, поморщившись болезненно – он не выносил разборок с беззащитными людьми, по крутому деревянному трапу выбрался из трюма. Слепцов недовольно проводил его взглядом и поджал губы. Произнес прежним тихим и оттого страшным голосом:

– Повторяю вопрос: кто такие?

Пленные продолжали молчать. Капитан поиграл стеком и приказал:

– На колени!

Пленные не шевельнулись. Крутиков не выдержал, подскочил к одному из них, ткнул кулаком в затылок:

– На колени, тебе сказали, вошь красная! Ну!

Пленный медленно повалился на колени, глухо стукнулся костяшками о деревянный настил. Следом Крутиков ударом кулака поставил на колени и второго пленного. Удовлетворенно потер руки:

– Теперь порядок!

– Ладно, поставлю вопрос иначе, – медленно и тихо произнес Слепцов.

– Скажите, кто вы. Бойцы Красной армии или обычные обовшивевшие партизаны, у которых нет ни совести, ни чести – ничего… Кто вы?

Пленные не ответили на вопрос.

– Жаль, – без всякого выражения произнес Слепцов и неожиданно с силой взмахнул стеком, хлестнул им по голове пленного, находившегося ближе к нему. Тот охнул, покачнулся и ткнулся лицом в настил. – Жаль, – вторично, также без всякого выражения, проговорил капитан, вновь взмахнул стеком.

Второй пленный от удара устоял на коленях, только схватился рукой за лицо, выдавил из себя стон.