Северный крест

Пленным вывернули руки за спину и в локтях и запястьях плотно стянули веревками. Видимо, люди эти знали какой-то фокус, раз у Крутикова, вслед за тем, как оказались перетянутыми руки, мигом стало прерывистым и дыхание, он застонал задавленно и в то же мгновение получил удар по спине, прикладом между лопаток, охнул и сразу получил второй удар… Также прикладом.

– Не охай, не барин… Веди себя скромнее. Уйти от нас больше никому не удастся.

– Да не собираюсь я никуда убегать, – простонал Крутиков, – даже в мыслях у меня этого нет.

– Тот, кто утек, тоже не собирался убегать. Рожа была постная, словно бы корова ему огород вытоптала, а вид такой, что будто даже курицу с насеста согнать не сумеет, не говоря уже о том, чтобы ее обмануть, а нас, тертых-перетертых, обманул… Так что, мужики, придется вам ответ держать и за беглеца.

Через несколько минут свой отряд на поляне собрал Ефим, мрачный, с перекошенным ртом, вздернул над собой винтовку. Прохрипел:

– Мужики, белые расстреляли в селе наших братьев, наших односельчан. Призываю поквитаться за них. Пока не поквитаемся с белыми – покоя нам не будет… Что скажете на это, мужики?

Мужики загалдели. Наконец один из них выступил вперед:

– Верные слова говоришь, Ефим. За каждого погубленного сельчанина надо пустить в расход по одному… нет, лучше по два беляка.

– Правильно! – дружно заорали мужики.

Ефим повернулся к пленникам.

– Ну, теперь с этими надо разобраться… Кто готов поставить точку?

Галдевшие мужики разом умолкли, насупились. Над головами людей пронеслась стая черных ворон, та, что летела впереди, крутя крупной глянцевой головой, просипела злобное ругательство, развернула стаю над ближайшими деревьями, и она снова совершила пролет над людьми. Будто воздушное представление давала, стерва.

Крутиков, увидев ворон, задергался, пытаясь освободить от пут руки. Ефим, не раздумывая, ударил его прикладом винтовки.

– Ну, мужики, решайте, – прохрипел он, пробивая злыми глазами односельчан. – Козлы ведь, убийцы, нехристи. Иконами печки растапливают.

– Неправда, – просипел Крутиков, – если вы меня развяжете, я вам покажу, что умею креститься.

– Не жить нехристям, – негромко и спокойно произнес один из мужиков – патлатый, с острыми синими глазами и колючей, похожей на щетку, которой скоблят железные крыши домов, бородой.

– Правильно, – одобрил речь односельчанина Ефим. – Какие еще есть суждения?

– Расстрелять их! – выкрикнул сосед растрепанного синеглазого мужика, такой же растрепанный, с угрюмым взглядом, криволапый. – Раз они наших мужиков порешили, то и мы должны их порешить.

– Да не убивали мы никого, – простонал Крутиков.

– Я бы казнь посерьезнее придумал, – предложил долгошеий, с голым подбородком парень. – Расстрелять – это просто, чик – нету, их надо разодрать березами.

– Как это? – не понял Ефим.

– Наклонить две березы к земле и ногами привязать этих гадов к макушкам. Березы выпрямятся и раздерут их, как лягушек.

Крутиков взвыл:

– Мужики, не будьте нехристями!

– А ты, когда наших приканчивал, о Христе разве помнил?

– Рятуйте! – испуганно, белея плоским лицом, закричал Крутиков.

– Мы же не басурмане! – неожиданно насупился угрюмый синеглазый мужик. – Ты чего, гад, предлагаешь? – рявкнул он на долгошеего парня.

Пленных расстреляли. Не стали подвергать их пыткам и нечеловеческим издевательствам – поставили у двух сосен и приказали:

– Молитесь Богу!

Крутиков заскулил. Ефим усмехнулся, губы у него поползли в сторону, перекосили недоброе лицо.

– Пощадите! – выдохнул Крутиков едва слышно. – Прошу вас, пощадите! – Над головой его звонким белесым облачком взлетел пар, стремительно растаял. – Будьте людьми!

Ефим проговорил хрипло и громко:

– А вы были людьми, когда расстреливали наших мужиков? Хотя бы на минуту… Были?

Продолжая задавленно всхлипывать, Крутиков отвернулся в сторону, чтобы не видеть черных винтовочных стволов, потом поднял мокрое, залитое слезами лицо и произнес едва внятно:

– Пощадите!

Ефим поморщился, покрутил головой и стянул с плеча винтовку:

– Ну, кто мне подсобит?

Хоть и высказались мужики за расстрел пленников, а добровольных помощников Ефиму не нашлось, он оказался один, подивился этому обстоятельству и нехорошо пошевелил ртом:

– Лапотники хреновы! Трескоеды! До чего же, оказывается, у всех вас тонкая кишка! Тьфу! – Ефим сплюнул себе под ноги и передернул затвор трехлинейки. – Дерьмо поросячье! Навоз! Тухлятина! Вам бы вместо кур яйца в лукошках высиживать, и то больше было бы пользы. Тьфу! – Он растер плевок ногой.

Крутиков и Ликутин стояли под высокой, с мощным стволом сосной, горбились на ветру, касались друг друга локтями; Крутиков всхлипывал, Ликутин молчал – оба они не верили, что смерть близка. Так оно бывает всегда – человек до самой последней своей минуты не верит, что он смертен, потому так готовно поддается на всякие сказочки о собственном бессмертии. Как все-таки слабы бываем все мы, люди.

– Тьфу! – еще раз отплюнулся Ефим и привычно растер плевок ногой.