От окающей северной речи, участливого взгляда у Митьки на сердце потеплело. Платонов улыбнулся неожиданно робко, как-то потерянно, потом одолел в себе робость и проговорил:
– Если бы ты меня обняла да поцеловала – было бы много лучше. Я бы тогда вообще не стал лежать в госпитале.
Сестричка посмотрела на него диковато – она была из строгой семьи и такие вольности в общении не одобряла, – взгляд ее опалил Платонова, и он смутился, щеки у него заполыхали. Никто еще из особ противоположного пола не смотрел на него так пристально, буквально пробивая глазами насквозь. Митька, словно немец, сдающийся в плен, поднял сразу обе руки.
Экипаж миноноски, списанный на берег, был причислен к одному из северных полков. Боевые действия полк вел, как говорится, ни шатко ни валко. В ротах вовсю шуровали красные агитаторы, уговаривали солдат переходить на другую сторону фронта.
Морские экипажи, приписанные к полку, были связаны с Архангельском, с тамошними учебными экипажами, и вели свою игру – моряки оказались разагитированными, разложение в их рядах коснулось всех, пробрало до самых косточек.
Несколько раз Митька принимал участие в сходках моряков, однажды даже голосовал за прекращение войны на Северном фронте, агитаторы к нему присмотрелись и рекомендовали в солдатский комитет. От гордости Митька цвел и млел – он нравился себе. Только вот незадача: покалечился на гнилом льду… И как его туда занесло? Произошло это в горячке, а в горячке, как известно, всякое бывает.
Рядом с койкой, на которую положили Митьку, стояла койка еще одного матроса, также переброшенного с корабельного борта на берег, – Расторгуева.
Когда сестричка ушла, Расторгуев молодецким движением подправил несуществующие усы, подмигнул Митьке:
– А ничего кралю ты решил захомутать.
Митька покраснел – не ожидал он, что за ним водится такая напасть и он способен краснеть, как мальчишка, – отвел глаза в сторону. Когда девушка в накрахмаленном белом халате появилась в палате снова, он взял себя в руки, собрался с силами и поинтересовался дрогнувшим голосом:
– Сестричка, как тебя зовут?
Та проколола Митьку строгим взглядом и произнесла негромко:
– Аня.
– Аннушка, значит. – В Митькином голосе появились нежные нотки, он снова покраснел, заронил голову на подушку и закрыл глаза.
– Давай, давай, давай, – оживленно потер руки Расторгуев, когда Аня ушла, – такие девушки очень любят быть снисходительными к раненым. Это у них в крови сидит. В прошлом году я лежал в лазарете в Соломбале – знаешь, какой роман закрутил с сестричкой – у-у-у! До сих пор вспоминаю как сладкий сон.
– А где же она сейчас находится, эта твоя зазноба? – спросил Митька.
– Убили, – бездумным тоном сообщил матрос и засмеялся легко. – Послали на фронт под Средь-Мехреньгу, и там ее убили. – Матрос снова засмеялся.
Митька Платонов понял, что матрос врет, что не было у него никакой сестрички и он выдает за явь обычную приятную сказочку. Митька с равнодушным видом отвернулся, смежил глаза. Хотелось спать.
Очнулся он от громкого разговора. На постели матроса сидели двое тепло одетых моряков – в ватных бушлатах и черных мерлушковых шапках. Третий моряк, мордастый, в легкой бескозырке, нахлобученной на голову, несмотря на мороз, пристроился на Митькиной постели, в ногах.
– Ты, Расторгуев, поторопись, – сытым рокочущим баском выговаривал он Митькиному соседу, – не залеживайся тут, иначе все самые вкусные шаньги разберут на празднике жизни, понял?
– Не от меня это зависит, – оправдывающимся тоном произнес матрос, – как эскулапы мне повелят, так я и буду действовать.
– Комитет наш решил: как только на фронте окажется Архангельский полк, мы вместе с Третьим Северным полком откроем фронт. Ждать больше нечего.
Услышав про Третий Северный полк, Митька едва не вздрогнул – это был полк, к которому временно приписали экипаж миноноски.
– А когда архангельцев отправят на фронт, не знаешь? – спросил Расторгуев.
– По нашим данным – сегодня ночью. Двинское направление выдохлось, там для беляков складывается очень тяжелая обстановка – нужны свежие силы. В Архангельском полку работает очень толковая группа большевиков. В Третьем Северном эта группа слабее. Неплохо бы ее усилить.
– Вот он из Третьего полка. – Расторгуев ткнул рукой в Митькину сторону. – Из пекла еле вылез.
Митька почувствовал, что человек, сидящий в ногах, внимательно смотрит на него – у Митьки даже кожу на щеках начало от возбуждения покалывать.
– Привлечь к нашей деятельности не пробовал? – спросил матрос с рокочущим баском у Расторгуева. – А?
– Думать об этом думал, но разговора такого не было.
– А ты поговори.
– Ладно.
Не видели ни матросы, ни Расторгуев, что за полотняной ширмой находится еще один человек – тоненькая, в накрахмаленном халате медсестричка Анна, а сама ширма прикрывает дверь, выводящую в ординаторскую. Дверью этой почти не пользовались, открывали лишь иногда, по случаю.
Аня слышала весь разговор гостей с Расторгуевым и, будучи человеком сообразительным, быстро свела концы с концами, поняла, о чем конкретно беседовали эти люди.