Северный крест

Родилась Аня Бойченко в Вологде, в купеческой семье, успешно закончила женскую гимназию, знала языки, французский и английский; когда началась Великая война, она была вполне взрослым человеком, перешла в последний класс гимназии, мечтала стать биологом, изучать мотылей и бабочек, но время распорядилось по-своему: она стала медиком низшей категории. Отец ее был до смерти забит пьяными рабочими молочного завода, мать скончалась от сыпняка, Аня осталась одна, и понесло ее по буйным водам Гражданской войны, понесло… На некоторое время прибило к Архангельску, к здешней гавани, но долго ли ей удастся пробыть в этой гавани, она не знала. Скорее всего, недолго: в госпитале стало появляться слишком много раненых, а это – показатель того, что дела на фронте идут не очень… Может случиться так, что придется покинуть и Архангельск.

Анино лицо невольно делалось печальным, губы начинали подрагивать. Она часто задавала себе вопрос: может ли она вернуться в Вологду, к себе домой? Но дома в Вологде уже не существовало, он был спален, а могилы родительские при всем желании домом не могли стать…

Да и вряд ли соседи вологодские и власти тамошние красные будут довольны тем, что она приехала – Аня Бойченко была сотрудницей не только госпиталя, но и контрразведки, о чем мало кто знал. Береженого, как говорится, Бог бережет – за последние годы она потеряла много своих товарищей, в том числе и тех, кто угодил в плен… А в плену языки развязываются очень быстро. Тем более что и у белых, и у красных мастера заплечных дел имелись отменные. Так что дорога в Вологду, к дорогим могилам, была заказана.

Она дослушала разговор гостей с Расторгуевым до конца и из ворот госпиталя вышла вместе с моряками. Моряки поехали в одну сторону, а Аня Бойченко – в другую. В контрразведку.

Ночью в одной из морских рот были арестованы девять человек. Два автомобиля – легковой и грузовой, с двенадцатью солдатами, вооруженными винтовками и пулеметом, – прибыли и в госпиталь.

Через минуту в палату, где лежали Митька Платонов и матрос Расторгуев, вошел щеголеватый поручик, затянутый в кожу, с богатым меховым воротником, откидывающимся на спину. Громко стуча мерзлыми сапогами, поручик прошел к столику, на котором теплилась притушенная лампа-семилинейка, и выкрутил огонь до отказа, до жаркой копоти, повернулся к койкам, на которых лежали Платонов и Расторгуев.

– А ну, матросы, подъем!

Расторгуев нехотя поднялся, выпростал из-под одеяла ноги:

– Чего надо, господин офицер?

– Поднимайся, я сказал! – Поручик сделал рукой красноречивое движение.

Словно бы отзываясь на этот жест, открылась дверь палаты, и на пороге появились двое солдат с винтовками. Митька Платонов высунул голову из-под одеяла, оглядел солдат непонимающими красными глазами и натянул на себя одеяло снова – он был здесь ни при чем.

Расторгуев закряхтел, с трудом влезая в тесные форменные штаны. Поручик ткнул кулаком в Митьку Платонова.

– А тебе что, особое приглашение нужно?

– Я чего… я ничего, – попробовал отмахнуться от назойливого гостя Митька, но не тут-то было, тот, настырный, вновь ткнул в Митьку кулаком и неожиданно выкрикнул громко, оглушая обитателей палаты:

– Вста-ать!

Митька пулей вылетел из-под одеяла, заплясал на полу – слишком обжигающими, холодными были крашеные доски, пробивали едва ли не до ключиц.

– Одевайся! – приказал ему поручик.

Митька поморщился, тон поручика – слишком злой – ему не нравился. Платонов, в отличие от Расторгуева, еще не осознал, что происходит, приплясывая, рывком сдернул со стула свои штаны. Исполосованные острыми ледяными сколами икры уже почти зажили, а вот сухожилия так быстро зажить не могли, хотя дело и тут шло на поправку. Тем не менее бинт, перетягивающий правую ногу, покрылся пятнышками крови. Митька, увидев кровь, поморщился нехорошо и всхлипнул.

– Вот так, братан, тыловые крысы и подгребают фронтовиков, – услышав Митькины всхлипывания, выкрикнул Расторгуев. – Мы воюем, а они тут баб щупают да на нашего брата кандалы напяливают.

– Поторопитесь! – довольно беззлобно подогнал Расторгуева поручик, повернулся к Митьке: – Быстрее, быстрее!

– Мне перевязка нужна, господин офицер, – произнес Митька сиплым, разом севшим голосом. – Вишь, кровь выступила.

– Поторопись! – рявкнул на него поручик.

– За что хоть арестовываете нас? – потребовал объяснений Расторгуев.

– В контрразведке узнаешь.

Арестованных вывели на улицу, на студеный ветреный воздух. Митька открыл рот, в это мгновение яростно взвыл ветер, и по зубам ему хлестануло обжигающее льдистое крошево. Митька поперхнулся, закашлялся, чуть было не упал, и поручик, проникаясь неким состраданием к этому человеку, поспешно ухватил его крепкой рукой за воротник, подтащил к легковому автомобилю, втолкнул внутрь.

Следом конвоиры втолкнули в машину Расторгуева. Громко скрипя колесами по мерзлому, колючему, визгливому, как битое стекло, снегу, автомобили двинулись к зданию контрразведки.

* * *