Северный крест

– Ну и что он сделает, Миллер этот? А, Иван Иванович? Возьмет в руки хлыст и пойдет разгонять красных? Исключено. Скорее все произойдет наоборот. Наводнит окопы своими людьми? Тоже исключено. – В тоне Лебедева послышались раздраженные нотки. Горечь в голосе проступила сильнее.

На окопы налетел ветер, поднял жесткую, остро режущую кожу крупку, швырнул несколько горстей на головы людей, заблажил пьяно, забормотал, будто ненормальный, сбежавший из больницы, загоготал и унесся в поле, стараясь на ходу выдрать торчащие из снега былки. Лебедев протер перчаткой слезящиеся от мороза и усталости глаза.

– Даже если тут появится десяток Миллеров, то и в этом случае они вряд ли что сделают. Если только устроят психическую атаку, но красным на все психические атаки наплевать. А потом, я не верю, что Миллер появится на фронте.

Лебедев был прав, хотя и он не догадывался о том, что штаб северных войск, чтобы не создавать панику на фронте, запретил сообщать об отъезде Миллера из Архангельска; тем, кто спрашивал, отвечали, глядя ясными глазами прямо в лицо:

– Генерал-губернатор выехал на фронт.

Но слишком многие из тех, кто оставался в Архангельске, видели Миллера на причале… С вещами.

– Ваше благородие, – вновь наклонился над лейтенантом Мамонов, – уходить надо.

– Куда? – с беспощадным равнодушием спросил Лебедев.

– Мы здесь погибнем, господин лейтенант.

– А мы и так погибнем, и этак. Все. И живые, и мертвые – все! Нас, Мамонов, предали. – Губы у Лебедева болезненно задергались, он щелкнул кнопками перчаток и приложил ко рту ладонь: – Уходите, Мамонов! Оставьте нас с Иваном Ивановичем одних.

Мамонов вздохнул жалостливо, потом протестующе покрутил головой:

– Нет.

– Уходите, Мамонов! Все, кто еще остался, можете уходить!

– Нет! – На лице Мамонова проступило сложное выражение: смесь потерянности и одновременно великодушия. Он тщетно пытался понять лейтенанта, проникнуть в его мысли, но все попытки были пустыми.

Один из матросов – товарищей Мамонова – настороженно приподнялся над окопом, вгляделся в поле, по которому носился гогочущий ветер, задирал до самых облаков снежные хвосты, хрипел разбойно, – увидел там что-то опасное и выставил перед собой ствол винтовки.

– Уходим, Мамонов, раз господин офицер просит, – сказал он. – Просьбы надо уважать, Мамонов.

– Нет! – Мамонов привычно тряхнул головой.

– Не «нет», а «да». Уважь господ офицеров! Пошли отсюда, Мамонов!

Казалось, что в мире совсем не осталось мест, где бы еще жили люди, все кругом было пустынно, дико, словно вселенский мор прокатился по миру, ничего после себя не оставил, только пустоту.

Не знал Лебедев, что уже три фронта перестали существовать, что Миллер со своим семейством находится далеко в море, плывет в Норвегию, что престарелый генерал Квецинский[25], за которым с совком и веником неотступно следует ординарец, подгребает песок, сыплющийся из старца, сменил деятельного Марушевского на его посту. Максимум, на что оказался способен Квецинский, – лихо сморкаться в пальцы и быть объектом насмешек у офицеров-фронтовиков. Едва сменив предшественника, он проиграл все, что можно было проиграть. Не оправдал надежд…

Все тихо и безудержно покатилось в преисподнюю. Ничего этого лейтенант Лебедев не знал – просто не мог знать, – но он имел отличное чутье и все это хорошо ощущал.

* * *

Конечно же Миллер мог совершить организованное отступление, мог спасти свои войска, но не сделал этого. Даже противники Миллера, в частности комиссар фронта Кузьмин, и тот удивился странной легкости, с которой Миллер сдал занимаемые позиции.

– Расстояние между нами и отступающими белыми частями исчислялось десятками верст, – говорил Кузьмин, докладывая обстановку на заседании Реввоенсовета фронта, – преследовать их мы не могли – у нас на это не было ни сил, ни боеприпасов, ни питания. Белые могли совершенно спокойно совершить переход на великолепно укрепленные мурманские позиции, но этого не сделали. А после бегства штаба и самого генерала Миллера подразделения белых стали расползаться, как гнилая бумага, – солдаты их уже везде и во всем стали видеть измену. Не стало людей, которые координировали бы отступление, штаб белых практически прекратил свое существование. Бездействие его было преступно.

* * *

– Ваше благородие, поднимайтесь, – вновь навис над лейтенантом Лебедевым настырный Мамонов, всхлипнул, словно обиженный мальчишка, – ему было жаль лейтенанта.

– Уходи! – окутался облачком жесткого пара Лебедев, глянул на двух сгорбившихся в дальнем углу окопа матросов, махнул им: – Уходите!

– Без нас вы погибнете – убьют! По всему фронту идут убийства – солдаты убивают офицеров.

Лебедев неожиданно усмехнулся, просипел изменившимся голосом:

– Поздно! Нас с Иваном Ивановичем поздно убивать… Понятно?

Мамонову ничего не было понятно, но тем не менее он тряхнул головой:

– Понятно!

– Вот и хорошо. – Лейтенант раздвинул потрескавшиеся помороженные губы. – А теперь уходите!

Через несколько минут матросы ушли. Лебедев запрокинул голову, вгляделся в косматое воющее небо, проговорил спокойным полумертвенным голосом: