Северный модерн: образ, символ, знак

По своим внешним признакам, доходный дом на улице Александра Чака напоминает одно из жилых зданий в Хельсинки, расположенное неподалеку от порта, на Этеляранта. Но, трудно сказать, может ли в данном случае речь идти о копировании финского проекта. Не исключено, что это сугубо индивидуальная работа латышских зодчих, отчасти близкая к произведениям национально-романтической архитектуры в соседней Финляндии.

Надпись на фасаде «Мой дом – моя крепость»

Здание выделяется среди построек Риги благодаря рельефной надписи «Mans nams – mana pils», которая помещена на видном месте фасада. Лозунг «Мой дом – моя крепость», как уже отмечалось, был актуален в эпоху модерна. Так, в частности, известная английская пословица звучала на латышском языке. И тот смысл, который в нее вкладывался, наверное, перекликался с представлениями русского писателя Ф. Сологуба.

Не менее важной деталью в оформлении уличного фасада является также скругленный фигурный щипец, ассоциирующийся с мотивами народной архитектуры. В доме на улице А. Чака зодчие К. Пекшен и Э. Лаубе, пожалуй, впервые проявили себя как смелые экспериментаторы и приверженцы «финских» приемов наружной облицовки. Я. Крастиньш верно подметил, что «живописное восприятие асимметричного фасада усиливают сопоставления различных фактур штукатурки». Их вариации «уменьшают пространственный масштаб сооружения, делают его более интимным…».91

Щипец в доме на улице Чака

Гладкий фасад, выдержанный в строгом тональном колорите, как бы «расцвечен» в отдельных местах красочными орнаментами, утопленными в поверхность стены. В обоих случаях лейтмотивом является образ небесного светила. В украшении трапециевидной ниши – это натуралистическое изображение солнечного диска и, одновременно, цветка подсолнуха. В орнаменте между окнами, напротив, все выражено в условно-геометрических линиях. Сдвоенный косой крест, в старину, у латышей был знаком, символизировавшим восходящее солнце.

Оформление ниши на фасаде

Причем, это не просто «декоративный эффект». Изображение и орнамент, так или иначе, связаны с архитектурными деталями. Здесь присутствует некая динамика, а если точнее выразиться, «иллюзия движения». Знак восходящего солнца, по сути, бесплотный и невесомый, как бы через уплощенной формы эркер «перерастает» в осязаемое полукружие завершающего щипца. То есть, мы будто мысленно наблюдаем за восходом дневного светила.

Иную ассоциацию, наверное, может вызывать стебель подсолнуха, клонящийся к земле. Соответственно, другая «сценическая» картина на фасаде символически изображает закат. Огромный солнечный диск, который имитирует некое соцветие подсолнуха, как бы медленно «скатывается» вниз, уходит за линию горизонта. Это иллюзорное движение хорошо передает форма нишеобразного проема, постепенно расширяющегося к уровню цоколя. Кажется, мы слушаем напев тихо шепчущих волн Балтийского моря и воочию наблюдаем закат, сидя на берегу. Эти ощущения невольно заставляют вспомнить поэтические строки из латышского народного фольклора, стараниями отечественных языковедов переведенные на русский язык92:

Каждый вечер я гляжу
Как там Сауле заходит,
Как она спускается
В золотую лодочку.

Забегая вперед, следует сказать, что образ Солнца стал излюбленным мотивом в декоре жилых домов, проектируемых в мастерской Эйжена Лаубе. К самостоятельной творческой деятельности архитектор приступил в 1907 году. В это время национально-романтические идеи находили немало сторонников в Латвии. Они, в одинаковой степени, вдохновляли местную интеллигенцию и молодую латышскую буржуазию. В определенном смысле, это был свободолюбивый манифест в адрес русского царского правительства. В Риге ощущали, что Российская империя, пережившая кровавые события революции 1905 года, уже «трещит по швам»93. И латышам, в недалеком будущем, суждено вернуть некогда утраченные черты национальной идентичности. Суверенитета в Риге, как и в Хельсинки, желали представители почти всех слоев общества.

Помимо яркой и разнообразной творческой деятельности, Э. Лаубе проявил себя и как активный пропагандист «языка» национальных форм в новой рижской архитектуре. Его выступления в прессе всегда носили характер пламенных манифестов истинного «неоромантика». Зодчий решительно отвергал имитации позднего «историзма», призывал использовать строительные материалы только в соответствии с их характером. Э. Лаубе также настоятельно советовал молодым художникам и архитекторам изучать народное прикладное искусство, «погружаться в дух предков». В этом он усматривал своего рода прогрессивную тенденцию для будущего развития искусства в Латвии. Э. Лаубе верил в идею «возрождения», в «мошную обновленную силу» национального духа, способного охватить не только творчество, но и всю сферу жизни латышей.