Северный путеводитель для новых русских иноков

Май в этом году теплый, почти с самых первых чисел… но все равно: в воду тогда сиганул, открывая сезон – прямо сердце ухнуло! Холодная еще, хотя уж казалось… как в морозильник провалился! Лед ведь только три недели как сошел… И дожди. Просто водопады какие-то. В триста метров от дороги до подъезда добежать – а мокрый как мышь. Как мартовская мышь… А, это же коты бывают мартовские… тогда мыши – майские!

И все-таки – лето… июнь. Не знаю, когда отпустит, потому что июнь – это экзамены. Давно уж их нет, а все равно… Зато с ними – тянулось, ох и тянулось. От первого дня, когда раскрываешь с неподдельным ужасом книгу разума, через просветление дня второго, озаряемого яркими вспышками «о, вот про это я где-то слыхал!», и треволнение заключительного «да, но вот про это я не знаю и, скорее всего, в рамках избранной модели не узнаю уже никогда…», и обрушивается потом вдруг безделье, и решительно не знаешь, чем себя теперь занять и развлечь… и все дальше и дальше. Зато теперь – пролетает быстро, как и все остальное. Даже – еще быстрее.

И – почти белая ночь, в двенадцать еще совсем светло, что по первому времени, что по второму, тут они решительно солидарны – только к часу где-то смеркается. Всего несколько дней…

И – Город. Прохор, мы бродили с тобой тогда, в первый раз… Я знаю, совсем не тогда – но мне все время кажется, почему-то – именно июнь.

Город… Ты уж прости, я все знаю… и про основан, и про учрежден едва ли не варяжским князем Синеусом, и даже перебирался, будто живой, с места на место, чему существуют неоспоримые вещественные доказательства и письменные свидетельства едва ли не очевидцев… Хотя почему – «будто», он и есть – живой…

И он был – всегда. Он всегда парил где-то там, во Вселенной, пока однажды, такой же безветренной и светлой июньской ночью взял да и опустился бесшумно на берег Озера, осознав, что лучше места ему уже вовек не сыскать. Тихо лег, сразу со всеми строениями, аборигенами и даже сработанной согласно утвержденному царицей Екатериной регулярно-генеральному плану «центральной прешпективой», аккуратно обогнувшей имевшийся в наличии рельеф. И теперь уж – навсегда. Да, так и было!

Сто дорог, из края в край, из конца в конец и до начала всех начал. От Озера, через Канал и мимо Лабаза, сквозь Ряды – поднимаешься вверх, и дальше, по иссохшей, осыпающейся от зноя колее – до самой Общаги. Где-то там, в стороне – героя-танкиста Малоземова с нежно любимой братьями Г. круглосуточной «точкой»… да, я помню: сухой закон… ну, ты же знаешь – полусухой! Сперва, так уж и быть – познание Истины, а все прочее – чуть погодя, дело на безделье не меняем. И рынок закрыт, коли уж «выходной», но ежели вдруг «рабочий» – то все открыто и честь по чести. И в кулинарии жарко от печи, и все так же берешь со «стекуттой», сноровисто переворачиваешь, но все равно капает, будто в первый раз… говорят, вкус со временем притупляется, но это тоже ерунда: этот – все такой же. А теперь – вдоль, чтобы Озеро – по левую руку, и Бесконечность – по правую, мимо хлебозавода и стадиона, до самых пятиэтажных выселок…

Ибрагим Галлахер тогда рассказывал, как прогревал машину поутру перед выездом, и как высунулся из окна по пояс местный житель – «Хватить-то дымить! Прогреваешься? Летом-то зачем… короче, езжай вон – к Петькиному окну-то и там грейся! Да хоть угори-то там вместе с ним!..»

Да только, как ни иди, какую из сотни не выбери – все равно возвращаешься на Холм… местные говорят – ну, это завсегда так считается, не только здесь – что из-под него где-то заваленный подземный ход, неизвестно разве что, где именно и куда конкретно ведет. Хотя, это уж как водится – от мужской обители к женской, и чтоб посреди – непременно пруд для убиения безвинных младенцев… но это так – легенды и басни….

Город… тысячу лет, и еще тысячу, и еще, пока не исходишь всех путей, и не останется один – на самом деле единственный и самый верный, вот тогда уж – шагай, и не оступись.

Ну вот как-то так, Прохор… у меня каждый раз все путанее и путанее, но ты ведь все равно знаешь, что я хотел тебе сказать…»

И был Закат в тот день – обычный, ну, насколько может быть обычным то, что не повторилось ни разу за тысячу лет с момента Приземления Города, и не повторится в ближайший миллион, и даже два. Мы сидели молча, покуда не исчезли последние, выстреливающие прямо из-за горизонта в самый небосвод лучи. И все равно было светло… июнь!

А потом я, набравшись смелости первым нарушить тишину, спросил:

– Прохор, слушай… а почему мы никогда не ходим в Западную часть? Так с Холма, когда Закат смотришь – вроде видно ее, а я не был до сих пор.

– Кстати да, – поддержал Мефодий, задумчиво пережевывая неизменную травинку, – Я вот тоже там был всего один раз, и то проездом… а, ну точно – когда на Огненный поехали, да так и не добрались! В яму какую-то влетели, едва из Города выбрались… Я еще подумал – хорошо, что недалеко, а то если волоком-то обратно МЗА на себе тащить пришлось…