– Ладно, и все-таки – серьезно. Тебя сколько с нами не было?
«В тот ноябрь ему не писалось. И преданные слушатели понимали его все меньше и меньше, хотя казалось, все должно было быть ровно наоборот. Он неделями пил, и неделями не пил – все было тщетно. Никогда еще он не боялся этих четырех струн так, как в те дни. И когда, казалось, все было кончено – вдруг… будто бы последняя, самая тонкая струна… и он ухватился за нее из последних сил, и держался, держался, раздирая ладони в кровь… и все-таки выбрался на поверхность.
Это и было – Проведение. Хотя он и не верил в него. Потому что Провидение – все видит, но ничего не делает. А Проведение – иногда все-таки ведет.
А на поверхности тем временем выпал первый снег, белый как… как… хотя нет, тут все равно лучше и не скажешь, а потому и не надо: белый как снег.
И пришел – покой.
Он досмотрел осень и отправился спать…»
– И все-таки? Два сезона? Три?
– Прохор, вот честно: я не помню… жизнь какая-то…
– А надолго?
– Ну, на сегодня сплавщики уже точно уплыли в ночь, – любезно подсказал Ибрагим Галлахер.
– Не знаю. Прохор, я не знаю ничего – прошлое, будущее… Сегодня я здесь – и мне больше ничего не надо. Это – настоящее. Вот что главное.
– Ну раз так… тогда – добро пожаловать домой!
Июль
«Здравствуй, Прохор… прости, уж и не знаю, каким милым сердцу эпитетом наградить тебя в этот раз – жара! Нет, правда – жарко, очень… и мозг ворочается тяжело так тяжело… и мысли все такие – не особо длинные.
Удивительно в этом плане устроен среднестатистический новый русский инок. Причем возможно – не только новый, и даже не инок вообще. Или, возможно даже – и совсем неудивительно. Ждешь тепла, ну сколько – да почти девять месяцев в году, дети новые успевают родиться! А приходит оно, и казалось бы – сиди, щурься на солнышко, радуйся потихоньку жизни – но нет. И в распухшую, в полном соответствии с законом физики расширившуюся от нагревания голову – лезут какие-то мысли, решительно не соответствующие текущему синоптическому моменту! Ах, как хорошо было бы сейчас – чтоб зима! Чтоб декабрь, и чтоб перед Новым годом, все такое нарядное, радостное и пахнет мандаринами. И снег чтоб падал мягко, и солнце не светило спозаранку, и усесться, укутавшись в плед, и, не задергивая штору, просто смотреть в окно… А потом все-таки задернуть, взять книжку, ну вот именно что – чтоб хорошую, и почитать, хотя и так знаешь ее почти что наизусть, и в руке чтоб неспешно, что-нибудь такое – не бьющее напрочь, а размеренно-согревающее… ах-ах! А утром выйти на улицу, еще темно, но все равно – хорошо, и задрать голову, и там, чтоб на самой окраине неба, почти у телевизионных антенн на крышах – Орион…
Самое забавное, что и в Городе – все то же самое! Уж вроде бы – Север, ну сколько там может быть той жары, ну пару недель от силы случится, и то совсем не подряд, а то бывает, так и перекочует за весь сезон с затяжных дождей на «переменная облачность» с «местами осадки, ветер восточный, порывистый»… а там, глядишь, уже и распустятся кое-где в палисадах робкие, тонкие гладиолусы, и вот тебе уже и «дети, в школу собирайтесь…» Но нет. Чуть подымется термометр едва-едва до тридцати, как братия, глотая пыль и пух, уже взирает на мир осоловелыми глазами, и, тайком от посторонних и любопытных укоротив джинсы до полубриджей, всячески избегает созидательного труда, а из всех наибольших и полезных подвигов с особым сомнением относится к подвигу жажды. И даже железные люди, братья Галлахеры – а и те норовят улизнуть с Холма в пользу камней, что за Каналом вдоль Озера, и топают по триста с лишним саженей в поисках спасительной тени, что вообще говоря для них нехарактерно. И еще даже какое-то время выжидают охлаждения, опустив сосуд в святую воду, стоически восседая на раскалившихся за день валунах!
В такой же ведь знойный полдень кто-то сказал – «Прохор! А поехали на Остров – два сезона ведь уже не были! Может, хоть там попрохладнее…» И ты охотно соглашаешься – «Вестимо, попрохладнее… тельник только не забудь снарядить, да кальсоны свои боцманские знаменитые, с начесом… а так – поехали, конечно!»
(Остров… Прохор, я иногда думаю… как идешь там, вроде дорога как дорога… Прохор, там же земля шевелится! Поднимаешься на Секирную, к самому краю бесконечности – и вдруг видишь все это глазами тех, кто давно там, внизу… лес, море – и небо, небо, небо…)