Северный путеводитель для новых русских иноков

– Да я понял уже. Тебя, пожалуй, спутаешь с кем еще…

– Р-разговор к тебе есть. Даже не разговор, а просьба… дело, в общем…

– Из Ордена? – опять же осторожно уточнил я.

– Да, – несколько помолчав, сказал Командир.

Я тоже помолчал. Потом сказал, аккуратно подбирая слова:

– Ну, я вроде как… ушел… блудный ломоть и отрезанный сын, так сказать… я и ребятам-то не знаю, как теперь в глаза посмотреть… (то есть, по оси «зет», направленной в возвышенное, все было тоже не так).

– Это верно, – согласился Командир.

– И-и-и?

– Н-ну и вот тебе и «и-и-и».

– Я тебя понял.

– И тогда что? Ну, вспоминай потихоньку. Ты же знаешь… ты же никогда и ничего не забываешь.

– Это тоже верно, – тоже согласился я, – Тогда так: мы не уходим, пока все не сделаем…

– Уже теплее, – подбодрил меня Командир.

– Во всяком случае – сегодня…

– И еще?

– И еще есть то, что не сделает никто, кроме тебя!

– Умница, – похвалил Командир, – А говоришь. Ну так что?

– Ты же тоже все знаешь. Зачем спрашиваешь?

– С-спасибо т-тебе, – с усилием выговорил Командир.

– Мне-то за что… тебе скорее.

– Как вообще дела? Если в двух словах?

С заикающимся человеком в этом плане очень хорошо говорить. Попросишь его изложить в двух словах – в двух и услышишь в ответ. Хотя бы потому, что им гораздо труднее чем нам пережевывать из пустого в порожнее.

– В двух не получится. Но могу в трех. Все не так.

– Это случается, – сообщил Командир, – Но, как правило, проходит. В общем – собирайся.

– Да я уже собран. В дверях же стоял…

…А потом мы так же сидели на куче какого-то мусора, как в первый раз… в столице непросто отыскать такое место, чтобы видно было далеко, но мы нашли… не так, как с Холма, конечно, но сгодится… и пустеющие на глазах улицы, и первая листва, и Командир крутит из беломорины какую-то очередную фигуру высшего пилотажа…

– А ч-чего «все не так»-то?

– Да все. Но уже лучше.

– Чем сейчас занят-то хоть?

– Так… не знаю даже, как сказать.

– Скажи как есть, – посоветовал Командир, – Это ведь проще всего, и думать не надо.

– Это верно. Ладно. Если в общеупотребительных терминах – выдаю желаемое за действительное. Ну или наоборот – действительное за желаемое. Так даже лучше. Надежнее.

– Опа…– изумился Командир, – Это в каких же, ты сказал, терминах?!

– Ну, – замялся я, – На самом деле в таких… релятивистских.

Демон квантовой механики хотя и начинал понемногу отпускать, но держал все еще крепко.

– Приведи какой-нибудь характерный пример.

– Ну-у-у… – я призадумался, – А, ну вот! Помнишь тогда, как ты меня от поноса (я извиняюсь) лечил?

– Ну еще бы! – хмыкнул Командир, – Вот скажи теперь честно: вы тогда с Коровиным портвейна несвежего за общагой выпили?

– Не-не-не, – решительно замахал руками. – Какой портвейн! Все с тушенки этой небось, лендлизовской. Я вообще думал – мы все умрем, так что, по сути, еще легко отделался… или обделался?

История вышла поучительная. Выпили мы тогда с Коровиным за общагой несвежего портвейна. Ну, то есть, это только для меня несвежего. Для Коровина-то он был вполне свеж, Коровин вообще в этом разрезе был железный человек. Он и тушенку-то лендлизовскую уверенно мял с самого первого дня, и еще цинично нахваливал, в то время как остальные с закрытыми глазами и приложенным к носу влажным носовым платком подступали к ней только на третьей неделе мясопуста. И потом еще старательно промокал ядовито-оранжевую жижу краюхой хлебушка. И хоть бы изжога какая, или рези в желудке.

Принятые сразу же после ранения методы народной медицины в течение суток не дали осязаемых результатов. На самом деле сутки – это было много. Каждый боец, каждая пара верхних конечностей, способных держать оружие в битве за счастье, были на вес золота, оттого и соблюдался в отряде, скрипя зубами и сердцем, полусухой закон. Сначала – победа, а все остальное – чуть погодя. И тогда к вечеру руководство операцией принял в свои мозолистые руки лично Командир.

Наложив временный мораторий на Закон, Командир извлек из стратегического резерва Ставки флягу и нацедил в кружку граммов сто пятьдесят чистейшего медицинского продукта. Потом вбил туда и разболтал яичный желток.

– Это зачем? – с тревогой спросил я.

– Затем, – пояснил Командир, – Для крепости. Знаешь, раньше, когда стены строили или мосты, скажем – обязательно добавляли. Старинный рецепт.

– А-а, – протянул ее, – А еще я читал – девственниц живыми замуровывали. С той же целью.

– Б-бывало, – согласился лекарь, – Н-но это, извини, не могу тебе обеспечить. Т-ты уж как-нибудь сам. И, по возможности – в личное время. У меня сейчас каждый воин на счету.

– Да я так, к слову.

Потом круто посолил. Подогрел на электрической плитке. Заботливо перелил в подобающий случаю граненый стакан. И сказал:

– Д-давай.

Я опрометчиво наклонил голову к сосуду. Тут же шарахнуло, как от хорошо прошедшего в цель апперкота. Мне маленькому, когда затошнило на крымском серпантине, заботливый дядька дал нюхнуть нашатыря – вот примерно так же. Только раз в сто сильнее.

– Давай, давай, – подбодрил Командир, – Ты мне завтра живой нужен.

Да, завтра – живой. Но сегодня – мертвый.

Осилил. Крякнул.