…Мне всегда снился Город… Нет, не всегда… Часто… тоже нет… Очень, очень редко, но я помню их все… Город – всякий раз новый, но всегда – один и тот же, я это знаю. Он исчезает надолго, почти навсегда – и все-таки возвращается, когда ты уже, казалось, напрочь забыл про него. Улицы, дома, площади, холм с башней где-то в недостижимой дали… Всегда пустынный, никого, ни одного встречного, и я бреду, сам не ведая куда, ноги вязнут, как будто в песке… Но он – существует. В каком-то ином пространстве или даже другом времени – но он есть. Он был и всегда будет… Как в детстве, когда попадаешь в незнакомое место, сворачиваешь за угол – и вдруг открывается, и врезается в память… вспышка, пятно… и остается. Все тает, и проваливается, кроме одного… Или стоишь, ты был там тысячу раз, и все такое привычное и знакомое – и вдруг опускается ночь, зима, стылый, прозрачный воздух, и возносится над горизонтом Орион – и ты чувствуешь, что ты уже не здесь… все то же – и все иное… где… я не знаю… А потом – просыпаешься и не можешь понять, видел ты это уже раньше, или просто явилось одномоментно, все сразу, сон во сне, и в другом сне, и до бесконечности… и пытаешься ухватить, удержать, хотя бы что-то, это дикое, странное осязание… но оно сжимается, испаряется, пропадает прямо на каких-то внутренних глазах… и ничего. И в ужасе понимаешь, что все, он больше никогда не вернется, а ты остаешься, один, совсем один… и забываешь… и слабо надеешься на то, что однажды он все-таки вернется… Или – это ты вернешься в него?..
В ту короткую ночь мне снова приснился Он. Тогда я почти уже забыл о его существовании, как забывал и до этого – но Город опять всплыл из ниоткуда, и я снова шел по нему неведомо зачем, и даже иногда – летел… и снова – другой, и опять – тот же самый… А потом я проснулся и лежал, зачарованный, и наблюдал, как он снова таял где-то внутри, не оставляя после себя ничего, совсем ничего…
Нету ничего лучше, чем уезжать в ночь – и просыпаться потом утром, самым ранним. Земля, единственный объект в обитаемой вселенной, что подчиняется законам геофизической гидродинамики – и северное солнце, перевалив через хребет весеннего равноденствия, вдруг начинает бежать тебе навстречу, светает раньше, всё раньше и раньше, гораздо раньше, пока однажды (далеко и позже) не уткнется в себя же вечернее, и не замкнет на несколько времени свой круг. И растительная флора за посеченным, пыльным стеклом вагона меняется неуловимо, с каждой минутой, незаметно, и колеса стучат – и на мгновение взрываются иной тональностью, когда взлетаем над коротеньким мостиком через неведомую речушку, и заспанный железнодорожник в сальной телогрейке размашисто зевает, но гордо держит свой флаг в руке – мол, спокойно, ребята, все под контролем, враг не пройдет и мышь не проскочит. И лежишь, подперев подбородок рукой, и запах казенного белья на подушке, и непривычная тишина в вагоне. И солнце, солнце, все выше и выше, почти с самого севера – и на удачном изгибе пути внезапно бьет, ослепляя, в самые глаза, но ты не в силах их даже отвести или закрыть, просто щуришься. И голос Прохора где-то внутри – «Смотри, смотри, запоминай! Кто знает…» – и ты поднимаешь голову, но Прохор спит, и рука его в пространстве качается в такт… и я снова задремал.
Орден новых русских иноков… возможно и отчасти, его стоило бы именовать Движением – но если бы оно хоть куда-нибудь двигалось, чего на самом деле не было и не предполагалось… да и вообще все попытки дать сколь-нибудь внятную дефиницию… Был у нас один наставник, когда в один прекрасный миг обрушилась Свобода, и среди прочих предметов и курсов нежданно обнаружилась «Индийская философия», приятный такой мужчина с бородой в разгар занятия молвил:
– Знаете ли вы, что такое «джива»?
Мы озадачились.
–…Джива – это не душа, не дух, не сердце и не какая-либо вообще непознаваемая трансцендентальная сущность…
И мы, вытянув тонкие шейки и почти не бритые еще подбородки – ну вот сейчас, сейчас откроется оно… Высшее Знание и Суть!
– Джива – это джива! – победоносно завершил свою мысль докладчик.
Ну что ж. Орден – пусть будет орден. Или движение. В конце концов, слова ничего не меняют…
Итак, орден новых русских иноков был основан… или учрежден… нет, все не то и не так… но, как бы то ни было – Прохором Шакьямуни в незапамятные времена, но в полной мере присутствие свое обнаружил лишь в середине заключительного десятилетия двадцатого века… или не обнаружил?.. Я не знаю. Странный сон. Проваливаешься всего на несколько минут, одно цепляется за другое, скачет будто с пятого на десятое, и ты силишься понять, но смысла нет, и одну застывшую картину уже стремительно сменила другая…
Я часто спрашивал Прохора затем, в основном мысленно, но иногда и напрямую, изустно:
– Прохор, а ты – и вот тот самый Прохор Шакьямуни – это…
Но Прохору как-то всегда удавалось словно улизнуть, словно отстраниться от ответа, и вопрос всякий раз повисал бессильно в пространстве.