…И один только Прохор впервые в Истории на практике… не то чтоб доказал, подтвердил или освоил Теорию второго времени Ильи Владимировича… но, во всяком случае, как-то умудрялся, неизвестно, правда, вольно или невольно… и брели адепты Ордена, разбросанные по земле, чтобы в назначенный час Восхода…
Движение никогда не знавало лучших времен, ибо изначально было сформировано в фазе депрессии, угасания и полураспада. О, вот это мне подходило! Я всегда, сколько себя помнил, поспевал ровно в такой момент. И в лагерь пионерский приедешь, зачисленный в отряд, и вожатый на второй или третий день пребывания неизменно со скорбным лицом сообщит, что хуже коллектива под его началом еще не сбиралось… мол, вот в прошлом году были дети как дети и люди как люди, а нынче… и даже в тот раз, когда и вожатый оказался тот же самый, да и мы, в общем, такие же, разве что повзрослевшие, но, по его заверениям, отнюдь и ничуть через это не поумневшие, а разве что наоборот… Путаный сон, словно малыш впервые решил самостоятельно развязать шнурки на крошечном ботинке, но лишь затягиваются туже узелки, и маленькие пальчики не слушаются, и он плачет бессильно…
И один лишь только дух… нет, не дух… и не сердце, и не трансцендентальная сущность, по которой они узнают друг друга в пространстве и времени… Джива? И даже не джива, но ведь как-то встречаются… Леха-чекист однажды, заботливо протирая оптику своей СВД, задумчиво обронил: «Самая тяжелая работа на свете – это общение с чуждыми тебе по энергетике людьми…» И вздохнул. Ничего не поделаешь. Все распадается, облако с самой незначительной, почти нулевой плотностью, даже не вещества, а поля, электрон, неопределенность, ничего нет, почти ничего, но ты понимаешь, что однажды исчезнет, пропадет все без следа. А оно – останется…
Что касается общих целей и задач, преследуемых новым русским иночеством, то, как и у всякого движения (ордена), претендующего на интеллектуальную возвышенность и, не побоимся этих громких слов, глубинную, исконно-посконную духовность – это стремление к счастию всего отдельно взятого человечества, посильная пропаганда общегуманитарных, метафизических и семейных ценностей, борьба со злоупотреблениями, а также поиск и алкание Просветления (желательно – в ежевечернем режиме) и подчинение разума и воли индивидуума загадочному Проведению. Из более же локальных и специфических – противостояние Южной Экспансии и противодействие Северо-западному вектору, хотя, пожалуй, никто, даже из числа снискавших немалую и вполне заслуженную славу на поприще данных направлений не смог бы сколько-нибудь внятно сформулировать значение приведенных терминов хотя бы в самых общих чертах.
Разумеется, как и всякая общественная некоммерческая организация, обладающая вышеперечисленным набором свойств и тактико-технических характеристик, в ордене (движении) наличествовал свой уникальный пророческий ряд; свое собственное компактное полуоткрытое множество условно святых, продвинутых мистиков, заслуженных отшельников, эзотерических практиков и стоиков и прочих сопутствующих персонажей, с безмерным блеском тем или иным образом воссиявших. И нет возможности перечислить для примера хотя бы малое их число… но не упомянуть Петрова, что формально никогда не входил в Орден и, скорее всего, даже никогда не слышал о его существовании, но чей жизненный путь исстари служил путеводной звездой, связующей нитью Ариадны, и прочая эпитеты, и прочая, и прочая…
«…Была осень. Тот самый первый день ее, когда небо делается невыносимо серым, и земля под ногами вдруг сразу набухает чавкающей жижей, и никогда не бывает так далеко до весны, как в него…
Бойцы понуро топтались у кромки поля битвы. Сумки с доспехами, вооружением и прочим оборудованием и аксессуарами стояли на лавке чуть поодаль. Все было против доблестных воинов – и синоптические условия, и расположение звезд, и даже нечетное число участников, не позволявшее полноценно, без ущерба для тактики разделиться на центр и полки правой и левой руки. В битву за счастье всего человечества вступать мало кому хотелось – ну, не вообще, конечно, а именно сейчас. В конце концов, плюс-минус один день в такой ситуации ничего не решает, а теплая раздевалка с горячим чаем – вот она, два шага.
Тут по направлению от метро появился Петров. Как всегда, элегантный наперекор всем капризам погоды, в «двойке» и при галстуке. Протиснулся сквозь прутья забора, одним ему ведомым образом не посадив на костюм ни грязинки, приблизился – и строго осведомился:
– Что стоим? Почему не переодеваемся к сражению? Воевать счастье людей – кто за вас станет?
– Да как-то это, Володь, – ответствовал его верный друг и оруженосец Фима Коростелев, – Погода-то вон какая… да и мало нас…
– Погода отличная! – заверил благородное собрание Петров, – Не жарко, не пыльно… в самый раз, одним словом!
И воодушевленные речью бойцы споро приступили к делу…»