Северный свет

Бет дала имена телятам в честь Альберта Эдварда и Александры, короля и королевы Англии, увидев их фотографию в «Харперз мэгэзин». Наша шумная, задиристая Бет, чей звонкий голос сейчас превратился в еле слышные всхлипывания. Чьи проворные ручки только что трепетали, как крылья голубки, отмахиваясь от меня, пока я ее обтирала… Я быстро смахнула слезы.

Обычно, чтобы приманить корову, я помахивала у нее перед носом пучком свежей травы, но эти близнецы траву пока не ели – папа все еще кормил их молоком с льняным семенем и овсянкой. И тут я внезапно поняла, что мне делать. Я побежала обратно в хлев, схватила железные ведерки, в которых папа смешивал телятам корм, и постучала ими друг о друга. Берти навострил уши и потрусил ко мне. Алли последовала за ним – и мне удалось отвести их на пастбище.

Телята обиженно взревели, поняв, что у меня нет для них угощения. Наверняка они были голодны. Бог знает, когда они в последний раз ели. Или когда поедят в следующий раз. Если у коров воспалилось вымя, молоко будет полно гноя и крови. И где я тогда возьму свежего молока для телят? И как буду лечить инфекцию? Я не знала, как лечат коров, это умел только папа.

Не все сразу, Мэтти, шаг за шагом, шаг за шагом, уговаривала себя я, борясь с паникой.

Я вбежала обратно в кухню. Чайник яростно кипел. Я открыла мамину жестянку с тысячелистником, бросила горсть в заварной чайник и залила кипятком. Чай будет готов, когда цвет с лепестков перейдет в воду. Маму обучила этому миссис Траверси, из абенаков; она лечила маму от родильной горячки после рождения Бет. Пока мама не окрепла окончательно, миссис Траверси оставалась у нас и за это время успела рассказать нам много полезного о врачевании – слава богу, что я ее слушала.

Когда чай настоялся, я поставила на поднос заварочный чайник, несколько чашек и кувшин с холодной водой. Теперь надо их напоить, говорила я себе, поднимаясь по ступенькам. Тогда они уснут, и я смогу накормить свиней и кур, и развести огонь под вываркой, и узнать у Ройала и мистера Денио, как там бедные коровы. Твердый план действий придавал уверенность.

Однако как только я поднялась наверх, от уверенности не осталось и следа. Папу била такая крупная дрожь, что тряслась кровать. На шее у него вздулись вены, и он снова бормотал что-то бессвязное об убийстве и своей вине. Это лихорадка: жар сжигал папу заживо.

Я поставила поднос на комод и налила чашку чая.

– Папа, – прошептала я, прикоснувшись к его щеке. – Папа, ты должен это выпить.

Но он меня не слышал, он даже не знал, что я рядом.

– Папа, – сказала я громче. – Папа!

Он открыл глаза – и внезапно вцепился в мою рубашку и рывком подтянул меня к себе. Я вскрикнула от страха. Пролившийся чай обжег мне ноги, чашка со звоном разбилась об пол.

– Робертсон, ты мерзавец! – завопил папа. – Qu’est-ce que tu dis? Что я дрянь-человек? Так ты ей сказал? Ах ты сукин сын… Écoute-moi, vieux, écoute-moi… [7]

Я вырвалась, ушиблась о комод и налила новую чашку чая.

– Папа, пей! – закричала я. – Сейчас же! Прекрати нести чушь и выпей чай!

Он уставился на меня невидящими глазами. Но вдруг его взгляд смягчился.

– А где Лоутон, Мэтти? – спросил он. – Он что, еще не вернулся? Я слышу, как коровы…

– Он вернулся, папа. Он… он в хлеву, доит, – соврала я.

– Хорошо. Я рад, что он дома, – сказал папа, и по его щекам покатились слезы, и я пришла в ужас. Мой папа никогда не плакал! – Он ведь убежал, Мэтти. Убежал, потому что я ее убил.

– Чш-ш, папа, не говори так. Никого ты не убивал, – он, конечно, бредил, но чем даальше, тем сильней распалялся, и я боялась, что он снова придет в ярость.

– Я не убивал ее, Мэтти! – он повысил голос. – Не убивал!

Я решила потакать ему:

– Ну конечно, папа. Никто и не говорил такого.

– Лоутон говорил. Он сказал, это я виноват. Я уморил ее тяжкой работой. Что я должен был перевезти нас всех в Инлет и работать на лесопилке. Сказал, что я убил вашу маму, но что его убить мне не удастся, – папино лицо скривилось, и он всхлипнул, как ребенок: – Я не убивал ее! Я ее любил.

Я привалилась к комоду, чтобы не упасть, – ноги вдруг стали как ватные. Вот почему они поссорились, думала я. Вот почему папа метнул в Лоутона багор, а Лоутон убежал из дома. Вот почему папа больше никогда не улыбается. Вот почему он стал таким сердитым и угрюмым, вот почему он смотрит сквозь нас, не видя. Ох, Лоутон, думала я, некоторые вещи лучше не произносить вслух. Слова они и есть слова, сказал бы Ройал. Но слова имеют огромную силу.

– Лоутон не хотел такое сказать, папа. Маму убил рак, а не ты.