Северские земли (СИ)

В этот момент дверь, как будто поддавшись гипнозу, открылась, и вышел настоятель. Ждан вскочил было, но игумен махнул рукой – сиди, мол, и плюхнулся на лавку рядом со Жданом.

- Ну как он? – почему-то громким шёпотом спросил подросток.

- А всё уже, кончается. – настоятель был сама деликатность. – Час – два ему осталось, не больше. Я потому и ушёл, что нечего мне там больше делать. Не в людских силах его срок на земле грешной продлить.

И настоятель степенно перекрестился.

Ждан рванул внутрь, но был ловко схвачен за рубаху.

- Погодь, отрок. – властно велел игумен. – Он с твоей матерью наедине поговорить хочет. Поговорят – она тебя позовёт попрощаться. И перестань ты суетиться, ради Бога. Смерть суеты не терпит. И внутрь позовут - не суетись, не реви и не ори. Дай ему уйти пристойно. Тем более – человек сам всё решил.

- В смысле – сам решил? – не понял мальчик.

Настоятель пристально и очень внимательно посмотрел на мальчика.

- Дремуч ты всё-таки, отрок. Тебя что – отец Алексий совсем к получению Дара не готовил? Низшая волшба – которая самая простая – ничего не берёт с человека, кроме сил. Чары плёл, усталость навалилась – чароплетение закончил. Отдохнул, сил набрался – и снова плести можно. За средние заклинания плата посерьёзнее – здоровье. Там после чар как будто лихоманка бить человека начинает, и на восстановление не меньше двух-трёх седьмиц требуется. Ну или к таким, как я, лекарям обращаться. Средние заклинания хорошо если один из десяти знает – да и не очень рвётся народ ими овладевать. Что уж про высшие заклинания говорить, за которые плата одна – жизнь. Высшую волшбу творя, время жизни себе укорачиваешь. Какие-то чары неделю жизни забирают, какие-то - месяц, а есть такие, что и годы у тебя украдут. Я не знаю, какое там заклинание вчера Алексий творил – он всё аккуратно подчистил - но три месяца жизни оно у него забрало. А у него же чахотка, ему и жить-то оставалось всего ничего. Похоже, он себе жизнь под упор и обрезал. Уж не знаю, что такое важное ему потребовалось сделать, чтобы за это остаток жизни отдать… Да и знать не хочу, если честно. Меньше знаешь – дольше живёшь.

Ждан сидел, словно окаменев. Он только сейчас понял, что означала непонятная фраза учителя во время их последнего разговора: «Душа моя скорбит смертельно, и пить что-то совсем не хочется[1]» - не зря же отец Алексий учил его закону Божьему.

[1] Имеется в виду знаменитая молитва Иисуса в Гефсиманском саду с просьбой пронести мимо чашу, которую вскоре придётся испить до дна: «И сказал им: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте. И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал его час сей и говорил: Авва Отче! всё возможно тебе; пронеси чашу сию мимо меня» (Мк.14:34-36).

А словоохотливый монах, не обращая внимания не собеседника, продолжал болтать.

- А вообще, конечно, жалко, что Алексий помирает. Такой мастер не скоро на земле русской появится. А он, конечно, мастер был штучный – мастером был, мастером и остался. Вон даже последняя его волшба – вроде жизнь свою человек правил, а как аккуратно раскроил! Ровненько под обрез, разве что пару дней себе на прощание оставил. Ни на день ни туда, ни сюда не заступил. А ведь едва не все чароплеты, которых я знаю, на его месте в посмертие бы вляпались. Про посмертие тоже, небось, не знаешь?

Игумен вопросительно уставился на собеседника. Ждан механически кивнул. В него как будто жидкий азот влили, и всё внутри спеклось в твёрдый кусок льда – не вздохнуть, ни слова сказать.