Съевшие яблоко

Правая сторона была жилая и, первое слово, которое пришло в голову Мезенцева, "живая" — кровать не заправлена и разворошена, одеяло свисает до полу, на спинке и стуле накиданы вещи. В комнате стоял шебутной режущий глаз беспорядок, от которого сразу становилось понятно — тут спит ребенок, непоседливый и неаккуратный мальчик.

Кровать слева сиротливо смотрела на Мезенцева обнаженными ребрами днища, сквозь которые просвечивал линолеум пола. Матрац был скручен в рулон и уложен в углу, сверху прямоугольник одеяла и желтоватая, не заправленная в наволочку подушка. У спинки стоял пустой стул, под ним аккуратно лежал старый, истертый и подсдувшийся мяч — первое, что видел Ян просыпаясь каждое утро.

У Мезенцева по спине пробежали мурашки.

— Давай одевайся, — он непроизвольно кашлянул прочищая горло от внезапной хрипоты, — что брать?

Оказалось, вещей не так уж и много, несмотря на приближающуюся зиму. Ян набил учебниками школьный рюкзак и большую сумку, и еще одну, но куда меньшую заполнил носильными вещами. Больше у него не было ничего личного. Напоследок Ян подхватил свой собственный новый, подаренный Ежом мяч, а потом, посомневавшись и робко глянув на Мезенцева, еще и старый мяч Лизы. Молодой человек не стал возражать.

Ему вдруг захотелось поскорее уйти из этой комнаты. Она угнетала и давила, невозможно было отделаться от ощущения, что сейчас войдет та четырнадцатилетняя Лиза, какой он ее помнил — в грязноватых носках и нелепой школьной юбке. И спросит куда он забирает ее брата.

— Все? — Мезенцев подхватил разом все сумки, вопросительно глянув на мальчика. Тот неуверенно осмотрелся и кивнул.

Выходил Мезенцев с облегчением, ловя себя на мысли, что никогда больше не хочет возвращаться в эту комнату.

Они уже надевали куртки, когда раздалось шарканье старческих ног, покашливание и в двери своей комнаты показался профессор. Несколько секунд он смотрел на стоявших в прихожей, подслеповато щурясь, высокий и импозантный. Потом раскрыл рот, чтобы что-то сказать, Мезенцев невольно напрягся — в конце концов Ян уезжал не на день и не на два.

Старик молча комкал в руках папку с Мезенцевскими документами, листок с номером телефона. Но на Мезенцева так и не посмотрел.

Тому показалось, что и старика мучают те же мысли — тот вдруг замялся, не зная что сказать, беззвучно зашевелил губами. А потом перхающее кашлянул:

— До свидания, — и скрылся в комнате, закрыв за собой дверь.

Больше в квартире никем не было произнесено ни слова.

Всю дорогу от Балашихи до Москвы Ян молчал. Хотя обычно в машине он трещал без умолку, на этот раз растерялся и притих. И даже удивительно было почему он не рассказывает про московские памятники и не перечисляет свойства карбоната кальция.

Даже когда Мезенцев, пытаясь заговорить, спросил:

— Ты будешь скучать без Дениса Матвеевича?

Тот только молча и уклончиво пожал плечами.

Ян еще никогда не уезжал из квартиры профессора. Он не помнил дома, в котором жил после рождения, не помнил интерната. Даже мать свою он не помнил. Из постоянного у Яна была только Лиза. Лиза и квартира Дениса Матвеевича.

А дома у Мезенцева он до сих пор даже ни разу не бывал.

— Приехали, вылезай, — с нарочитой бодростью возвестил молодой человек, глуша мотор в одном из относительно новых высотных и неуютных районов Москвы.

Он вышел, гулко хлопнув дверцей, достал сумки с заднего сиденья, а мальчик все продолжал сидеть на своем месте, неуверенно оглядывая в окно двор. Тот был большой и пустынный — ни куста ни деревца — совсем не похоже на дворы старой Балашихи. Тротуары сплошь облепили припаркованные машины. Мамаши, зябко кутаясь в пальто, катали коляски от одной безликой многоэтажки до другой.

Впервые оказавшись в незнакомом московском районе Ян совсем оробел.

— Ну чего сидишь, — Мезенцев распахнул дверцу пассажирского сиденья и наклонился, — вылезай.

Все для мальчика здесь было странное и непривычное, лифт всю дорогу играл навязчивую повторяющуюся мелодию. Никогда раньше он не бывал в чужих домах. У него не было школьных друзей, к которым можно было бы ходить играть или заниматься. Не было родственников, к которым его насильно возили бы на праздники. Единственная квартира, которую видел Ян кроме дома опекуна, была соседской.

— Ну вот, проходи, осваивайся. — Мезенцев открыл зеленую металлическую дверь (у Дениса Матвеевича она была коричневой и обитой дерматином). И затащил в прихожую тяжелые сумки с учебниками и вещами. А потом удивленно обернулся, — ну ты чего? — и ободряюще улыбнулся.

Ян медленно, будто делая усилие, переступил через порог.

— Ничего. Нормально живешь, — расхрабрился он, но голос прозвучал тонко и неубедительно.

Ян, не сходя с коврика у двери, вытянул шею и боязливо осмотрелся. Прихожая в квартире была больше и светлее, чем у Дениса Матвеевича. Зато сама комната намного меньше — Ян видел всю ее от самого входа, потому что двери внутри квартиры были распахнуты настежь.