Съевшие яблоко

— Вы понимаете, что унижаете ребенка?! — голос Мезенцева, хотел он того или нет, звоном отдался под потолком. Пацаны за партами еще сильнее склонились к своим работам.

Преподавательница, которая свое дело уже сделала, а потому обрела прежнее невозмутимое величие, заговорила с Мезенцевым спокойно и свысока, как с малопонимающим мальчишкой:

— Молодой человек, если вы ничего не смыслите в педагогике, так хоть не вмешивайтесь. Я его не унижаю, а стимулирую. Он только с моих понуканий и начал азы постигать.

— Азы чего? — Мезенцев раздраженно сунул руки в карманы куртки, продолжая возвышаться у учительского стола. Но та даже под его тенью не чувствовала ни тени смущения, абсолютно уверенная в своей правоте:

— Азы матема-тического анализа, — отчеканила старуха.

— Математического анализа? — ужаснулся Мезенцев. Ему поначалу даже показалось, что он ослышался, — и зачем ему в одиннадцать лет мат анализ?!

Старуха все так же снисходительно-презрительно процедила:

— Математика — гимнастика для ума.

— И поэтому у вас одиннадцатилетний пацан по полночи сидит, а потом в темноте до дома добирается? А спать ему когда? А школьные уроки? Он ребенок!

Старуха спесиво поджала сухие губки:

— У меня все дети занимаются столько, сколько…

— Это дети?! — Мезенцев невольно-патетическим жестом махнул на притихших студентов, — и по сколько им? Вы что издеваетесь надо мной: тут у вас взрослые мужики, а ему одиннадцать. Вы не чувствуете разницы?

— Молодой человек, я вам в последний раз повторяю: я — заслуженный педагог! — Старуха затряслась от негодования и начала подниматься со стула, опершись о стол сухопарой, трясущейся от малейшего усилия рукой, — все родители мне только благодарны! И я никогда не слышала в свой адрес ни…

— В общем так, — Мезенцев одним жестом лопатообразной мужской руки предупредил любые возражения, — мой ребенок, — отчеканил он, — у вас не будет до ночи сидеть. Даже если у вас сто пятьдесят лет опыта. — Звучный голос с лихвой перекрыл скрипучий старческий, — если хочет у вас заниматься — ради бога. Но в десять я сам буду заезжать и забирать.

И с этими словами, даже толком не попрощавшись, он развернулся и вышел, оставив старуху кипеть от негодования и срывать злобу на оставшихся учениках.

Впрочем, оставшиеся были уже не его подопечными — пусть заботятся о них родители.

Когда Мезенцев открыл дверцу и забрался в машину, Ян сидел на своем месте тихий, будто водой облитый. И только немо таращил круглые от волнения глаза. У Мезенцева заскребли на душе кошки.

Он, не глядя мальчику в глаза, молча завел машину, включил обогреватель. Только тогда Ян механически отчеканил:

— Как говорил Джонатан Свифт, ничто так не нарушает расчеты, как неудача, сопровождаемая чувством стыда и вины, — и вдруг живым, жалобным голосом расстроенного маленького мальчика, воскликнул, — я теперь на конкурс не попаду, да? Я ленивый, да? И плохо понимаю? — и вопросительно, с надеждой уставился на Мезенцева.

Наверное он ждал, что тот сейчас скажет что-то такое, что тут же все решит — уладит проблему. Как всегда ожидал от того взрослых чудес.

Но ничего подобного не произошло, Мезенцев промолчал. Хотя и чувствовал, что еще чуть-чуть и тот позорно разревется, размазывая слезы и сопли по щекам.

— И что случится? — только спустя минуту молодой человек повернулся и внимательно посмотрел мальчику в глаза. — Вот не попадешь ты на конкурс, и что случится?

Тот опешил. Глаза его возмущенно округлились, мальчик распахнул рот, приготовился разразиться жаркой тирадой. И ничего… Оказалось, он не знал ответа на такой простой вопрос. Скорее всего, ему даже в голову не приходило над этим задуматься. Ян сидел, мучительно соображал, пытаясь сформулировать всю эпичность крушения мира в двух словах, но это ему не давалось.

— Ян, — а Мезенцев доверительно посмотрел ему в глаза, — поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь эти конкурсы идут постоянно, так? — он не спрашивал, а констатировал, подталкивая мальчика к единственно-верной мысли, — один кончается, другой начинается. И каждый год они повторяются. — Тут Ян неуверенно кивнул и Мезенцев задал главный вопрос, — так чего ты уперся в этот конкурс? Тебе одиннадцать лет, ты еще все успеешь. Не в этом году, так в следующем, или через год. Или через два. Когда будешь готов тогда и попробуешь, и поучаствуешь и выиграешь. Зачем нужно столько напряжения?

Ян смотрел так, будто тот заново открыл Америку. И сделал это специально для него.

Он просто не сознавал того, что понимал Мезенцев: остальные ребята в той группе взрослые лбы и у них тикает время — им важно попадать в лауреаты сейчас, когда от этого еще что-то зависит. У Яна по сравнению с ними в запасе еще пять-шесть лет.

Но уж у кого времени точно нет, так это у старухи. И этой подлой сволочи, как мысленно обозвал ее Мезенцев, конечно, лестно привести на конкурс такое юное дарование. Плод "ее усилий" и "ее трудов". Возможно грамотку получить — на стенку повесить.