Съевшие яблоко

"Холопов" оказалось пятеро. Четверо парней практически студенческого возраста, у одного из которых даже пробивались усики над верхней губой, сидели кучкой. Отдельно на задней парте ютился одинокий маленький "батрачонок". Весь красный от усердия, встрепанный, потный от натуги Ян корпел над тетрадкой, склонившись к листам так низко, что едва не возил по ним носом.

— Ян, собирайся, — решительно произнес Мезенцев, при этом едва кивнув преподавателю и поздоровавшись нарочито-равнодушно, будто ее дело не касалось.

Мальчик вскинул голову и уставился так удивленно, будто не понял, что ему сказали.

Мезенцев сделал подбадривающий жест рукой, показывая, что ждет и пора на выход. Ян не двинулся с места.

Скорее всего спустя пара секунд, разобравшись что к чему, он бы послушался. Но тут в дело вступила "боярыня".

Пожилая учительница приосанилась и раскрыла рот. И ее старческий дребезжащий голос прозвенел на всю аудиторию:

— Пр-ростите, — она слегка грассировала, отчего усиливалась ее внешняя величавость, но и появлялось некое сходство с вороной, — но мы еще не закончили, — при этих словах она окатила Мезенцева взглядом полным презрения. И столько в нем было высокомерной брезгливости, что казалось, старуха воспринимает посетителя, как досадное недоразумение. Неведомового невоспитанного медведя, лишь по недоразумению ввалившегося в храм науки.

Глаза ее подозрительно сузились:

— А вы, собственно, кто?

В любой другой момент Мезенцев стушевался бы от такого вопроса, не зная как на него ответить. Но сейчас его подхлестывал и раззадоривал тот факт, что Ян его не слушался — тот продолжал растерянно сидеть за своей партой, не смея подняться и не сводя глаз со старухи.

Мезенцев сухо бросил:

— Я опекун. — И тут же перешел в наступление, благо бас Мезенцева звучал куда внушительнее обидного старушечьего карканья, — почему у вас ребенок сидит до ночи?

Старуха вспыхнула. Теперь кроме ярко-красной помады на ее морщинистом пергаментном лице проявились пунцовые пятна на щеках и почему-то на лбу.

— Молодой человек, — она вцепилась узловатыми скрюченными пальцами в край стола, но подниматься не спешила, видимо это было не так просто в ее более чем преклонном возрасте, — я не привыкла, чтобы мне делали замечания, тем более в присутствии моих учеников. — У меня все дети занимаются столько…

Голос ее поднялся до пафосно высоких нот, что сильно задело Мезенцева. Кроме того его покоробило слово "дети".

— Сколько дети занимаются — решают не учителя, а родители. На то они и дети.

Откровенно говоря, под слово "дети" здесь подходил только Ян. Он был настолько и очевидно младше остальных, что просто непонятно, как сюда мог затесаться такой маленький мальчик.

Сами студенты, сидящие в кабинете, низко склонились над своими тетрадями и делали вид, что перепалки не замечают, хотя разговор Мезенцева с педагогом все более походил на спор и должен бы был вызвать интерес. Но нет, те сидели, как приклеенные, ничем не выдавая своего присутствия, будто разом ослепли и оглохли.

Впрочем, на самом деле они, конечно, вслушивались в каждое слово и понимал это не только Мезенцев, но и старуха. Понимала и все больше злилась.

— Молодой человек, по какому праву вы подвергаете сомнению мои методы обучения? Я заслуженный педагог, я тридцать пять лет в…

— Ян, собирайся, — резко перебил ее Мезенцев, бросив на мальчика властный взгляд. Тот, до того замерший на своем месте и во все глаза таращившийся на взрослых, на мгновение стушевался. Но под неумолимым напором сдвинулся с мертвой точки и принялся медленно и неуверенно закрывать тетради. При этом он вопросительно поглядывал на учительницу, но та головы в его сторону не повернула.

В кабинете повисла такая тишина, что стало слышно как ребята скребут ручками, а Ян шелестит закрываемыми учебниками. Старуха с ненавистью смотрела на Мезенцева, но тоже ничего не говорила.

Ян закончил сборы и нога за ногу поплелся по проходу, волоча тугонабитый ранец. Лицо его выражало крайнюю степень растерянности и конфуза. В кабинете гулко отдавались шелестящие детские шаги.

Чуть не дойдя до учительского стола он замер и начал переводить взгляд с Мезенцева на учительницу, ища подсказки, что ему делать дальше. Старуха предпочитала молчать и сохранять невозмутимое величие. Мезенцев, не сводя с нее глаз, резко сунул мальчику брелок:

— Подожди меня в машине.

Сказано это было коротко и непререкаемо, ключи болтались прямо у Яна перед носом и мальчик, напоследок просительно глянув на преподавательницу, вынужденно их взял. Но когда он уже подошел к двери, старуха повернулась в его сторону и убийственным выстрелом в спину отчеканила:

— Ян, я на тебя, конечно, не сержусь. Но если ты на что-то рассчитываешь, тебе надо больше заниматься. С такими данными как у тебя можно справиться только на усердии. А уж никак не лениться.

Мезенцев вспыхнул от злости, но было поздно. Лицо у мальчика вытянулось, губы сложились в недоуменную, символизирующую конец света букву "о", и он вышел спиной вперед, не выдавив из себя ни звука.

Старуха зарделась от плохо скрываемого мелочного торжества.