Съевшие яблоко

Всю ночь Нина вытирала с пальцев кровь. Перед глазами ее алело и плыли красными пятнами: шкаф, стол, портфель.

Назавтра Нина шла умирать. До этого она почти не знала, что такое страх. Теперь ей было так страшно, что казалось лучше вынести это еще раз и умереть, чтобы все кончилось.

Но ничего не случилось.

Петр действительно снова ее ждал. Трясущийся и испуганный. Он прыгал по лестничной площадке, дергался и весь дрожал. Тощие руки беспрестанно тряслись, плечи под линялой майкой ходили ходуном. Губы его нервически кривились. Глаза были полны ужаса. Такого же, какой обуревал Нину.

Он лебезил и что-то неумолчно болтал. Хихикал, стенал, уговаривал, угрожал, обещал, заискивал. Совал ей купюру. И шоколадку.

Нина стояла у стены, затвердев в сталь. Не могла говорить, не могла идти, не могла кричать. И дышать.

Петр был совсем не страшный. Он был жалкий, убогий, мелкий.

Нина хотела, чтобы он ее убил. Но Петр даже на это не был способен.

69

— … за нашего дорогого, любимого, незаменимого Леонида Константиновича! — лицо Марьи Степановны приобрело такое восторженное выражение, что будь на месте Мезенцева человек чуть хуже с ней знакомый — подумал бы, что притворяется. Но нет — Марья Степановна была искренна, ярко-красные губы на ее морщинистом лице подрагивали от нескрываемого волнения. Нет, она конечно не радовалась, что заклятый коллега выбил себе место в Верховном — тут она завидовала черной завистью, но сбывалась ее мечта, с отъездом Степаненко она оставалась если не единоличной хозяйкой фирмы в финансовом плане, то единоличной самодурной начальницей точно. — Когда десять лет назад мы открывали фирму… — патетика ее речи могла соперничать по фальши только с тоном начальницы.

Мезенцев, сдерживая брезгливую гримасу поднес ко рту бокал. Гораздо раньше, чем закончился тост. Без вина, с соком слушать это было совсем уж невыносимо. Марья Спепановна еще долго распиналась в духе "а на кого ж ты нас покинул". Хотя "на кого" и так всем было ясно. Они перегрызлись через неделю после открытия фирмы и с тех пор десять лет жили в атмосфере обожающей ненависти.

Впрочем, этот коллектив был не лучше и не хуже, чем в других местах. Тут все терпеть друг друга не могли.

Как Фимочка Лесницкая — с обожанием смотрящая на начальницу. И это после того, как Марья Степановна лет семь назад увела у нее мужа. Правда, и сама с ним жить не стала — через полгода вернула обратно. Или Ветлицкая Ольга Петровна, которая когда-то по-черному подсидела директоршу и все знали, что та спит и видит за собой реванш. Но на людях обожает коллегу сверх человеческой силы.

Присутствовали и провожали бывшего соучредителя все. Разумеется, кроме практикантов, которых за людей никто не считал.

Каждый преданно и с надеждой заглядывал в глаза Леониду Константиновичу и старался перещеголять коллег в похвалах. Лелея в душе мыслишку оттянуть себе парочку клиентов пожирнее.

Просто никто еще достоверно не знал, что вся база была отдана Кондратьеву. То ли Степаненко и правда доверял одному из самых давнишних коллег, который среди этой стаи товарищей был относительно честен и льстивых похвал не расточал, мерно надираясь в своем углу. То ли, что более вероятно, просто хотел напоследок подгадить милым бывшим.

— Пошли покурим.

Мезенцев не заметил как в толкотне и удушливом запахе женских духов и спиртного к нему приблизился Кондратьев. Волосы его как всегда стояли торчком, в руках он держал банку пива — в пику всем, мусолящим кисловатое, щиплющее в носу шампанское. Дослушивать трогательную речь Фимы Серафимовны он не собирался.

Мезенцев согласно потянулся вслед за Ежом, поймав пару осуждающих взглядов, но сделав вид, что не заметил.

Однако, в коридоре Кондратьев почему-то свернул не к дверям, а к кабинетам. Вошел, захлопнул за ними дверь и ногой распахнул левый ящик стола:

— Забирай.

Мезенцев сразу узнал грудой наваленные папки Степаненковских клиентов.

Спустя два часа, когда он встречал Яна на станции, гора дел заваливала пустующее заднее сиденье.

— Ой, а это чего у тебя? — едва ввалившись в машину, мальчик любопытно повис на спинке сиденья, перегнувшись назад.

Мезенцев улыбнулся:

— Дела новые.

— Ух ты, как много! А это того дядьки, который в Питер уехал? — мальчик ерзал коленками на сиденье. И сразу уловив суть дела спросил не в бровь, а в глаз, — а ты теперь так много работать будешь?

— Все-то ты заметишь, — хмыкнул Мезенцев, заставляя того развернуться и сесть нормально, — пристегнись. Ну придется потерпеть немного, — и наставительно добавил, — хочешь жить, умей вертеться. Компьютер ведь хочешь?

Мальчик согласно кивнул, преданно глядя на него с немым обожанием.

— Ну вот, — заключил молодой человек, заводя машину, — значит зарабатывать надо.

Ян, раскрыв рот, уважительно смотрел на него, пытаясь не глядя попасть застежкой ремня в крепление:

— Значит, ты теперь по-настоящему крутой адвокат?

Мезенцев даже покраснел от детской прямолинейности и уклончиво пожал плечами.